История о том, как мы играли в котятку...
Мысли в слух...
Несуразное и не серьезное)

Бооооже, меня тошнит от себя такой. Всё внутри восстаёт против этой комедии масок, жантильности, искусственной пушистости, притворной податливости. Фальшь! Чушь! Искажение! Константин Сергеевич в гробу переворачивается с бока на бок от моей театральщины, вырабатывая статическое электричество.

"Падай и мурчи! Мурчи и виляй хвостом!" - в едином порыве скандирует толпа. "Распни себя! Распни!" - звенит эхом во мне. Улыбка Джоконды, глаза подёрнуты влажной паволокой, азбукой морзе вымаргиваю код мольбы поверженного. "Хлопай, сука, ресницами усердней, а то не взлетит" - надсадно орет внутренний голос десантника Валеры, расшугавшего Тваринушку, Лапулю и Мышонка по дальним углам. В стрессовых ситуациях именно Валя чаще всего спасает наш блядский расщепленноличностный вертеп и девчачьи жопки от проблем. Но тут не поможет косая сажень в плечах и навыки ближнего боя: Валеру не учили включать мурчало, в его лексиконе нет страстного "фыр-фыр", да и сдаваться бывалый вояка не привык.

"Ты какая-то непривычно тихая сегодня, податливая, не упрямишься, слушаешься. Не заболела?" - растерянно шепчет Он, гладит по волосам.

Отчаянно мотаю головой из стороны в сторону. В горле шершавым ежиным клубком застряло несказанное - "Не вашего великого ума дело, Сээээээр. Ваше дело - овсянка, Сээээр". Судорожно сглатываю. Гортань дерёт иглами. Старательно вытесняю все посторонние мысли, кроме гула спасительных команд: подчиняюсь себе, подчиняюсь ему. "Улыбаемся и машем! Улыбаемся и машем! Да не маши ты, дура, тфу" - шипит Валера в опустевшей голове. "А в башке — слышь-ка! — ну хоть бы мыслишка!" Только Филатов и перекати-поле из душевных метаний. Понимаю, что если открою рот, плотину прорвет и не удержишь бурную реку эмоций в берегах. Молчу. Семафорю горящими очами три коротких - три длинных - три коротких, мы начинаем, и понеслась душа в рай: "ты была плохой девочкой", "мне сейчас больнее чем тебе", "какие выводы ты сделала из нашей поучительной беседы", "впредь будешь вести себя прилично, " и пучок розг в костер ведьминых страданий, только и знай, что прутики подкидывай, чтоб горело жарче.

Наконец меня накрывает одеялом боли. Она приходит, как летний закат с долгими сумерками: темнеет несказанно медленно, а потом неожиданно излёт дня проваливается в густую ночь, боль жаркая, боль жгучая, злая и кусачая, и все терзания уходят на второй план. Сознание судорожно запихивает весь оставшийся на поле боя с самой собой бардак в шкаф, отчаянно утрамбовывая его ногой, и закрывает дверь, так как на генеральную уборку с расстановкой вещей по местам времени нет. С глаз долой - из сердца вон. О причинах и следствиях мы подумаем завтра, а сейчас...в боль чистую, прекрасную, пьянящую, очищающую, собирающую и сшивающую лоскуты субличностей в единое целое. Жаль, что швы разойдутся слишком быстро и все развалится вновь.