Мой князь со мной играет зло.
Когда пою я перед ним,
Он расправляет мне крыло
И рабством тешится моим.
Уильям Блейк

Любовь, не любовь - баста, карапузики.
Сытый голодного не разумеет...
А у меня кака така любоффффь, лишь преступление и наказание... кто о чем, а вшивый все о бане...

Поздний вечер. Чужая квартира. Незнакомая, мертвая обстановка. Помещение пустует какое-то время после пожара. От постоянного проветривания все выхолодило до такой степени, что кажется, из дома напрочь ушла жизнь. Не раздеваясь, прохожу на балкон. Глупо щадить убитую обстановку и канувший в Лету уют: то, что мертво, умереть не может.

Она делает глубокий вдох, наполняя себя до краев суетливыми шумом и мерцающими огнями улицы, полифонией человеческих голосов, гулом проезжающих мимо машин. Там, внизу, кипит жизнь мегаполиса - вечер пятницы, а у нее за спиной тягостная тишина, пытающаяся вытолкнуть незваную гостью прочь в бурлящую ночь как что-то чужеродное, ненужное, лишнее здесь. Он выходит курить на балкон следом и встаёт позади, отсекая от давящей атмосферы пустующего, оставленного хозяевами жилища. С ним приходит спокойствие, уверенность. В эту минуту он еще здесь, в зоне доступа. Она забирает у Него недокуренную сигарету, втягивает в себя дым в глупой попытке согреться изнутри, чувствует, как напряжение и мандраж от непривычного антуража испаряются, освобождая место трепету предвкушения.

Он увлекает ее обратно во мрак и тишину комнаты, помогает снять пальто, расстегнуть сапоги. Он с ней "не нежен и не груб", отстранён, уравновешен, галантен. Строгость во взгляде, выверенность и точность в движениях. Удивительно, насколько быстро он, как хамелеон, мимикрировал под окружающую среду: холодный, недосягаемый и непостижимый, как вещь в себе. Она знает, его не тронут мольбы о пощаде, и не станет стенать, просить, но примет ровно столько, сколько он посчитает нужным отдать ей, причитающуюся меру по делам ее.

Вместо электричества - свечи и карманный фонарь, яркий и безжалостный луч которого бьёт ей в спину, рисуя на стене белый круг и черный силуэт хрупкой женской фигуры в центре. Она, словно Жена, облеченная в солнце, в ореоле света, будет кричать от боли и мук до тех пор, пока его дракон не насытится и не покинет комнату, оставив их вдвоем тонуть в пляшущих по стенам отблесках пламени свечей и ее затихающих всхлипах.

А за окном рассвет уже наступает на пятки сбегающим украдкой сумеркам. Нежно-розовым туманным маревом расцветает новый день ее обычной жизни по старым правилам в вечном ожидании Годо.