Этот язык прекратился в шестьдесят седьмом в Нью-Йоркской Федре вместе с согласием напечатать тот самый перевод. Все, после него уже никто не смог разбавить болото мозгов восторженных обывателей, оптимистичные кретины, в своей слабоумной иллюзии утверждавшие какой-то дальнейший путь и новые возможности не смогли породить ничего, кроме унылого трупоебства, надежно собирающего разве что толпу поглазеть на дергающиеся тела. Восприятие этого пугает возможностью выблевать все вплоть до дерьма буквально минуту послушав их "творчество". А все, что может современный вежливый, пристойный и толерантный "горожанин" - зазубрить пару максимально сведенных к узкой науке терминов, чтобы отдельно с такими же толстолобиками посокрушаться о том, как это все недоступно "рядовому обывателю", ведь он-то уж точно вовсе не "рядовой". А называть вещи своими именами, иметь свое мнение или хотя бы просто снизойти со своего сверкающего пьедестала к толпе, да так, чтобы в разлетающихся от него мозгах хотя бы четверть сверкнула какой-то мыслью, вспомнила, как это надо - нет, куда уж там, даром что в своей теплой компании он вроде как и "не рядовой".

Прогресс наглядно показывает, чего стоит вся эта прелесть. Когда-то можно было нарисовать любое ничтожество и восхищаться "великолепной" техникой исполнения, "владением кистью", как тогда любили потешить свое убогое самолюбие. Теперь да, красивый текст делается парой щелчков, изображение передается идеально и точно простейшей техникой. Теперь не то, "как", теперь уже то, "что". Вернее, чем. Чем наполненное. Теперь никто не будет читать адову ахинею только потому, что ее налабали красивыми буковками с заплетушками, теперь все, наполненное отбросами немощного ума отправляется именно туда, куда надо смывать это все сразу после рождения, как можно быстрее, чтобы за пуповину унесло с автором к той же самой матери. Прогресс высвечивает любое уродство огромной хирургической лампой, и он же создает все условия, не позволяя ему укрыться. Как жаль, больше нечем прикрыть собственную никчемность. Конечно, это великое горе.

Каждый хранит только внутри себя то, что считает тем самым миром, каждый тащит за собой горшок со своим дерьмом. Те, кто приходят дальше, не знают, что они могут, и даже не знают, собственно, зачем, а старые пути повторяют лишь старые ошибки. Это никому не нужно. И больше никто не дает пример, никто не ведет людей, все только стонут по углам да тычат пальцами в стороны, в теплой компании где все-все непременно замечательны и понимающи, где не надо ничего делать, что гораздо удобнее и безопасней - нет риска показать всем свое истинное лицо.

А язык... Язык полюбил краткость и сжатость, насыщенность смыслом и фактической информацией, в угоду скорости с прагматизмом, как и было положено средству и инструменту. Он стал техничным или развлекающим, по требованию воспитанной предыдущими поколениями публики - потому что иное никому не было нужно. Много ты этих писем пишешь? Каллиграфическим избранным подчерком на печатной машинке, да. Я не видел ни одного связного текста от тебя за все время, включая расцвет, даже просто в электронном виде, тогда как от иных, не обронивших за жизнь и полуслова про "истощения", затаив дыхание читал то, что навсегда прописывало их по ту сторону фасада самой дешевой мясной игры. И я дорожу этими людьми, оставляя лучшее для них. Они делали что-то, что стоило остановиться и обратить внимание, что в современной великой гонке уже само по себе - искусство.