Спастбо за комментарии. Перевел наиболее впечатлившие меня кусочки - процентов 10% от всей книги лет 10 назад. Просто "в стол". Полезно для практики и... ну, приятно.

Русс. перевод так и не появился ни бумажный, ни в интернете.

Выход в Эдем. Часть II

ЭЛЛИОТ
Я наклонил голову, стараясь дышать ровнее, лишь наполовину веря тому, что увидел. Сады уходили в бесконечность. За покрытыми скатертями столами сидели элегантно одетые мужчины и женщины, а в роли официантов выступали сотни голых рабов и рабынь, разнося на подносах еду и вино…

Но не размеры садов и не множество отдыхающей публики поразили меня, а то, каким странным образом эта публика походила на любую другую…

Да, это рай, подумал я, а мы – рабы для удовольствий, как на росписях на древнеегипетских саркофагах, где все рабы и рабыни обнажены, а их хозяева – в изысканных нарядах. Мы здесь, чтобы нами пользовались, наслаждались, как едой и вином...

Когда я увидел подиум, моя кровь похолодела. Или закипела. Это уж как посмотреть.
Высокая рабыня с пышной золотистой гривой коснулась меня слегка грудью.
- Нас ведь не заставят идти по этому помосту по одному? – прошептала она.
- Думаю, что заставят, мадам, - отозвался я.
- И это только начало, - добавил рыжий раб справа от меня.
- Какого черта мы не можем просто подавать напитки или типа того? – спросила рабыня, не шевеля губами.
Одни из надсмотрщиков повернулся и шлепнул ее ремнем.
- Зверюга! – прошипела она...
Как бы там ни было, приближался кошмар. Быть связанным – одно дело, бежать в толпе себе подобных – плохо, конечно. Но заставить себя пройтись по этим подмосткам? Если бы я не был готов к этому, Мартин, они бы не взяли меня, не так ли?

- Алисия из Западной Германии, - объявил мужчина с микрофоном под аплодисменты. Надсмотрщик развернул Алисию на 360 градусов и подтолкнул ее на подиум.

Нет, думал я. Я просто не готов к этому. И ведь я по идее должен испытывать жалость к этой Алисии, а не пялиться на ее пухленькую попку и румянец смущения. Я ведь в том же положении...

Это невозможно. Они могут делать со мной что угодно, когда я пассивен, но я не смогу сам заставить себя это сделать. Хотя, ведь сколько раз я говорил то же самое Мартину, но в конце концов мне удавалось выполнять все то, что мне велели.

Вспомнилось: У нас тут всего лишь домики и дворики, а Клуб колоссален…
Когда надсмотрщик взял меня за плечо, я не мог шевельнуться. Боже, здесь же еще полсотни таких как я. Дайте мне передохнуть...
- Иди, Элиот...
Я часто слышал выражение "врасти ногами в землю", но никогда не делал этого... Еще один надсмотрщик тут же схватил мои запястья, а третий стал толкать сзади... Им стали помогать еще два симпатичных крепких типа, чтобы уж совсем не оставить мне шансов... Они резко вытолкнули меня перед церемонимейстером, как если бы знали, что мне будет стыдно развернуться и убежать.

Со всех сторон зазвучали громкие аплодисменты. Такой же шум как на конном шоу, когда сброшенный наездник вновь взбирается на коня…

- Давай, Эллиот. По подиуму, - велел церемонимейстер приятным голосом, каким говорят с детьми и психами, прикрыв рукой микрофон.
А со стороны зрителей раздались свист и подбадривающие выкрики…
Мой мозг улетел куда-то на Луну. Это выходило за пределы унижения. Не просто унижение, а казнь – идти по этому чертовому помосту... Система во всем своем замечательном великолепии…

Я сознательно пошел медленно. Я теперь принадлежал этой публике, и это было ощущение как бы на полпути к оргазму...
Развернуться и пойти обратно оказалось чуточку легче. И какого черта я заставил себя посмотреть прямо на тех, кто наблюдал за мной, прямо им в глаза? Улыбки, кивки, одобрительный свист. Ублюдки, все вы ублюдки...

Не умничай, Эллиот, не выпендривайся. Не делай этого. Но я уже чувствовал, как на моем лице расплывается улыбка. Я остановился. И преднамеренно подмигнул симпатичной темнокожей даме, улыбавшейся мне из-под белой шляпы. Со стороны столов раздался рев и оглушительные аплодисменты. Черт, Элиот, не улыбайся просто так, поглядывая краем глаза на остальных. Ну-ка, пошли воздушный поцелуй миниатюрной брюнетке в белых брючках. В самом деле, ну почему бы не улыбнуться всем девушкам, не подмигнуть и не послать воздушный поцелуй?

Смех и одобрительные крики со всех сторон... Со всех сторон мне посылали воздушные поцелуи. а мужчины делали одобрительные жесты пальцами. Почему бы мне не пойти той походкой, которой ходят модели по подиуму?

А потом я встретился глазами с группой самых сердитых парней, каких я когда-либо видел, таких, которых не хочется повстречать в темном переулке.

- Шоу окончено, Эллиот, - процедил один из них. – Иди с нами...
Я замер. Но мне ничего не оставалось, кроме как помахать рукой своим поклонницам и поклонникам и повиноваться... Через две секунды надсмотрщики заломили мне руки и бросили на четвереньки на траву за сценой.

- Окей, Мистер Личность, - сказал один из них дрожащим от гнева голосом.
Другой подтолкнул меня коленом вперед.
Перед собой я видел лишь пару белых сапог... Затем чьи-то пальцы вцепились мне в волосы, потянули мою голову вверх, и я увидел пару темных, почти черных карих глаз...

- О, ты очень умный, Эллиот, - сказал он, подавляя гнев. – У тебя в рукаве много разных трюков.
Только рукава нет, подумал я, но вслух не произнес.
Остальные надсмотрщики сгрудились вокруг, как если бы я был опасным зверем.
Я постарался принять покорный вид, зная, что самое худшее – это пытаться оправдываться...
- Как ты думаешь, что сделает с тобой Распорядитель новоприбывших, когда узнает об этой маленькой выходке? - спросил кареглазый.
Он поднес к моему лицу что-то, и я увидел, что это был широкий фломастер... Я ощутил давление фломастера у себя на спине и услышал, как он читает написанное вслух: "Гордый раб"...

Что на меня нашло такое, что я стал паясничать как клоун? Я вел себя нормально, пока не посмотрел на публику и не начал улыбаться.

Теперь я в конфликте с той самой системой, в объятия которой хотел попасть. Начал бороться с ней, вместо того, чтобы поддаться ей – именно так, как я боролся со всем, с чем сталкивался в том мире снаружи.

Ты готов для этого, Элиот. Ты справишься с тем, что там происходит. Но действительно ли это то, чего ты хочешь?
Да, Мартин, черт побери. Да.

ЛАЙЗА
Я молчала.
- Эллиот Слэйтер поступил к нам от твоего наставника Мартина Халифакса в Сан-Франциско, - напомнил Ричард. - Халифакс направляет к нам гениев, философов, настоящих безумцев. Как там Мартин написал в его анкете? "Читает русские романы слово в слово"?

ЭЛЛИОТ
На этот раз удары плети посыпались мне сзади на шею. Он бил так сильно, что мне пришлось прикусить губу, чтобы не стонать. Я чувствовал запах его сапог и штанов, и вдруг я поцеловал его сапоги, сам удивившись, что сделал это без приказа...

- Ага, вот это гораздо лучше, - сказал тренер. – Теперь ты доказал, что можешь учиться. Даже стиль присутствует... Встань, руки за голову и иди к остальным наказанным...

Порка не закончилась. Новый шквал ударов тренерской плеткой, и снова борьба с собой, чтобы не шевельнуться и не издать ни звука... Вибрирующая и горячая боль.

В какой-то отчаянный момент я увидел высокую женщину-тренера справа от себя, разглядел свет и тени на ее угловатом лице с огромными карими глазами...

- Ну и где теперь твоя гордость, Эллиот? – поинтересовался тренер, встав передо мной.
Он поднял плеть повыше, растянув между руками, и поднес к моим губам.
Я поцеловал ее, как католики публично целуют крест в церкви в Страстную пятницу, и при прикосновении кожи к губам по всему телу растеклась теплота.

Это был странный момент полного высвобождения. Я не отрывал губ от плети, пока он держал ее. Голова у меня кружилась. Все мое сопротивление смыла горячая волна.

Я даже не смотрел на него, но догадался, что он почувствовал это, ощутил, что во мне произошло что-то глубокое...
- Вы настоящие рабы и не должны ни делать, ни говорить что-то, что можно истолковать как проявление неповиновения или гордости, - сказал он, поворачиваясь к остальным рабам. – Но самое грубое нарушение – это любые разговоры, не говоря уже о попытках бежать отсюда. Любые мольбы отпустить на волю будут караться столь же сурово, как и попытки побега. Но надо ли мне говорить, что побег отсюда невозможен? А в наказание за нарушения мы вычитаем соответствующие дни из времени вашего контракта, независимо от того, сколько дней продлится наказание. Они не засчитываются...

- Но это редкие нарушения, - продолжил тренер. – Наиболее обычные, как вы видите сейчас, это гордость. Упрямство, импульсивный бунт... Как у этих пяти непослушных, которые серьезно опозорили себя даже еще до того, как началась их настоящая служба...

- Джессика, - произнес он быстро. – Непослушная, боязливая трусиха. Пыталась вырваться из рук от тех, кто ее осматривал... Пять дней на кухне, чистить кастрюли и сковороды, стоя на коленях. Забавы для работников кухни...

- Эрик... Упрямый, проявляет колебания при получении простейших распоряжений... Пять дней на конюшне. Ухаживать за лошадьми и самому служить лошадкой для конюхов...

- Эллиот… Гордый, слишком много воображает о своей личности...
Невыносимо. Мне послышалось, что сукин сын хихикнул.
Но у себя из-за спины я услышал голос той самой женщины-тренера.
- Ричард я хочу этого.
Все мои системы переключены на чрезвычайный запас горючего. Проводка тлеет, изоляция дымится, вот-вот запылает пожар.
Она подошла ближе. Сладкий цветочный запах духов. Темная фигура, которую я вижу боковым зрением. Углы бедер. Заостренные груди.
- Я знаю, - тихо ответил рыжий ублюдок. – Но наказание...
- Отдай его мне, - сказала она, и ощущение от ее голоса как от бархатной перчатки на коже. – Я в офисе сделала исключение, потому что решила, что так лучше всего. И ты знаешь, что с этим я справлюсь лучше всех.

- Лайза, делать исключения – твоя прерогатива. Но я Распорядитель новоприбывших, а это всего лишь рутинный случай…
Лайза... Я почувствовал, что меня как будто скручивает, хотя я не шевельнулся. Рука мужчины снова прикоснулась к моему подбородку, подняла его.

- Эллиот, - продолжил было он...
- У меня право первого выбора, Ричард, - сказала она чуточку более настойчиво. – И я хочу сделать его сейчас.
- Конечно, ты можешь... Эллиот, посмотри на меня, - сказал он.
Спокойно, Эллиот. Посмотри на доброго дядю. Глубоко посаженные серые глаза, полные энергии, с юмором…
- Давайте послушаем, каков голос у нашего гордого молодого новичка, - сказал он, едва шевеля губами, как будто размышляя вслух. Он находился от меня на расстоянии поцелуя. – Смотри прямо на меня и скажи мне очень искренне, что сожалеешь о позоре, который навлек на себя...

- Я сожалею, Хозяин, - сказал я тихо.
Получилось неплохо для кого-то, кто пять минут назад чуть не умер. И он наверняка все понимает, ублюдок. Это ужасно – смотреть ему в глаза и произносить это, одновременно ощущая ее присутствие, запах ее духов.

Его глаза шевельнулись, веки дрогнули.
- Я с ним разберусь, Ричард, - сказала она немного резким тоном.
На секунду я прикрыл глаза. Желаю ли я ей победы в этом споре?
- Пойдем на компромисс, - заявил он, все еще держа меня за подбородок и изучая как некий научным экспонат. – Скажем, он только три дня поработает, убирая общественные туалеты, а потом поступит к Лайзе, как она того желает.

- Ричард! – прошептала она, и я ощутил ее злость как жаркую волну.
И она – мой индивидуальный тренер, эта таинственная дама? Это будущее. И три дня в туалетах, чтобы думать об этом. Если смогу думать.

- Ты очень везучий молодой человек, Эллиот, - сказал Ричард. - Лайза-Перфекционистка имеет право первого выбора в Клубе... Но в будущем, если она заметит за тобой недостатки, ты, возможно, будешь молиться, чтобы тебя снова отправили чистить туалеты.

ЛАЙЗА
- Жан-Поль. Ты приедешь забрать меня…
- Конечно, через три месяца. Как договорились.
(Возобновление занятий в университете через три месяца).
- Помни, что я говорил тебе, о фазах, через которые ты пройдешь. Когда тебе особенно страшно, вспомни о том, как это волнующе... Тебе не нужно заботиться о себе. Ты свободна от обязанности пытаться спасать себя.

(Спасать себя. Спасать свою душу… Мой отец смотрит на лежащие на постели книги, на новые романы… "Лайза, у тебя никогда не было ни малейшего вкуса, ни малейшего умения разбираться в литературе, ничего, кроме стремления читать самую дрянной мусор, какой только можно найти в книжных магазинах. Но сейчас я впервые испытываю страх за твою бессмертную душу")...

Когда я осталась голой, Жан-Поль вывел меня из лимузина.
- Склони голову и веди себя тихо.
Цементный пол холодил ноги… Он снова поцеловал меня. А потом я услышала звук мотора в гараже. Он уехал...
Молодой слуга в серой униформе вышел ко мне и повел с собой…
- Зимой мы используем крытый переход, - сказал он. Голос старше его лица. Образованный, нейтральный. – Ты пройдешь почти весь путь ногами. Ближе к дому опустишься на колени, и так оставайся. Внутри дома ты всегда будешь на коленях...

Я ощутила его руку в перчатке на своих запястьях...
- Не покупайся на доброе отношение прислуги, - сказал он мне на ухо. – Если они застукают тебя в какой-то иной позиции, нежели на коленях, если они поймают тебя на малейшем неуважении к ним, они тут же доложат твоему хозяину. А причина проста: если они найдут у тебя недостатки, хозяин отдаст тебя им для наказания. Они ждут этого. И обожают. Особенно наказывать свежую девушку с такой нежной кожей... Так что не покупайся на их любезность...

Я увидела своего хозяина в первый раз. На секунду, потому что, опустив голову, должна была проползти на четвереньках в центр темно-синего персидского ковра.

- Да, да, у меня сейчас другой звонок..
Четкий британский акцент. Аристократизм во всем.
- Да, она симпатичная. Весьма симпатичная... Ко мне, юная красавица
Я обогнула письменный стол, приблизилась вплотную, увидела его туфли, полу темно-красного халата, край более темных брюк...
- Очень приятная. Даже приятнее, чем я смел надеяться... Посмотри на меня, Лайза.
Худощавое осунувшееся лицо, кости выступают под кожей, а темные глаза полны жизни... Красивый мужчина. Даже очень... Как и тембр голоса, его глаза без возраста, а даже, скорее, озорные и почти молодые...

* * *
- У меня для тебя кое-кто новый, - сообщил Жан-Поль. - Не такой богатый, как наш друг, но у него чудесный дом в Пасифик-Хайтс... Твой опыт произведет на него впечатление...

Неужели у меня начала вырабатываться зависимость? Это же не моя жизнь! Я – студентка, молодая женщина. У меня есть, чем заниматься...

Но все же был и мужчина в Пасифик-Хайтс, а потом и супружеская пара, молодые и очень искусные, у которых имелся собственный дом на Русском Холме исключительно для рабов и рабынь. И опять две недели с тем самым хозяином в поместье в Хиллсборо…

* * *
Он сидит рядом, и его рука держит мою, причиняя легкую боль.
- Ты сама знаешь, что ты дура, раз уходишь от меня. Жан-Поль сказал, чтобы я не прессовал тебя, не давил. Но разве ты не видишь, от чего отказываешься? Если хочешь, я позволю тебе ходить учиться по утрам… Я дам тебе все, что тебе нужно, только оставайся такой же преданной мне, какой ты всегда была.

Я всхлипываю, а он все говорит и говорит.
- Ты нужна мне. Мне нужно владеть тобой, владеть полностью, заставлять тебя чувствовать все, что ты способна чувствовать. О, если бы только у меня было меньше совести и меньше деликатности, я бы никогда не отпустил тебя. Разве ты не видишь, как это может быть волнующе – переходить из одного состояния в другое, как сквозь вуаль. Я бы наряжал тебя, брал в оперу, сидел бы с тобой в ложе, запрещая тебе говорить, шевелить руками, а потом привозил бы обратно, раздевал, владел тобой. Каждый день, когда бы ты возвращалась с учебы, я бы приказывал тебе делать пробежки голышом по саду... (я бы... я бы... я бы...) И ты знаешь, что тебе хочется этого, ты хочешь принадлежать мне...

Оказавшись в ту ночь одна на шоссе, я напросилась в попутчицы к шоферу грузовика, ехавшего в Сан-Франциско. Он повторял снова и снова: "Студенткам вроде тебя просто никак нельзя садиться в машины к незнакомым мужчинам"...

* * *
- Но ты же моя лучшая ученица, мое произведение искусства, - голос Жана-Поля дрожал от гнева и отвращения.
- Ты не понял. Я стала втягиваться в это. Если я опять займусь этим, я уже из этого не выйду. Неужели не видишь? Это пожирало меня целиком. Я теряла разум.

- Ты же именно этого хочешь, - прошептал он сердито. - Тебе меня не обмануть. Ты рождена для этого. Ты – рабыня, и без хозяина вся твоя жизнь будет неполной.

- Не контактируй больше со мной.
* * *
- От Катманду и до Канзаса наше название означает – у нас здесь нет никаких несовершеннолетних, психов, пленников, наркотиков. Только взрослые люди по взаимному согласию!

- Не будь такой резкой, - молвил он вполголоса. – Это я выбрал ее...
- Тебе бы надо помнить, что это за годы. В смысле от 16 до 21. - сказала я. - Что они означают для человека... Это не просто обычные годы жизни! Эта девчонка потратит на нас свою юность, но нам не нужно нечто столь ценное ни от нее, ни от кого-то другого. Мы можем подпитывать свой огонь гораздо более дешевой и доступной энергией. Мне плевать на то, какая она послушная, прекрасная, жаждущая служить. Как ты думаешь, какой бы она стала... спустя два года?

- Понятно, - ответил он.
Я не была уверена в этом. В моем голосе звучала истерика. Перед глазами снова встало то имение в Хиллсборо, мой первый хозяин... Спор с Жаном-Полем... О, если бы только тогда рядом со мной оказался Мартин Халифакс!