Почему-то получается, что из тысяч ярких воспоминаний наиболее сильно врезались в память именно первые шажки на большом пути. Возможно потому, что они были наиболее трудными и переломными....

Я привезла в подарок Виконтессе веточку боярышника с острыми, длинными шипами, и сухим листом.

Через пару часов я уже лежала на диване, пристроив голову Виконтессе на коленки, вся исколотая и исцарапанная своим подарком, довольно жмурилась, как кошка, ворочалась, подставляя то один, то другой участок тела под ласкающую руку Виконтессы, мурлыкала слова, и выдавала ответы.

- Мне... иногда кажется что... Вы слишком нежны со мной.
- Надо быть жестче?
- Да.
- И никаких нежностей?
- Да.
- И никаких больше разговоров?
- Да!

Мы продолжили разговор, фантазируя о следующей сессии, но мысли Виконтессы уже вступили на порочный круг.

Дело в том, что Она впадает в гнев медленно, не сразу. Сначала Она просто продолжает разговор в том доброжелательном русле, в котором он шёл, попутно осмысливая моё поведение, а потом гнев нарастает как лавина, подогреваемый ворохом мыслей и переживаний... На тот момент я и знать не могла, какие мысли вызвала у Виконтессы, Она рассказала о них уже после… “Значит, мало тебе жёсткости! Она говорит, что я слишком мягка с ней?! Она забывает, что я могу быть любой! Надо преподать ей урок, немедленно!”

Мысли Виконтессы шли по этому кругу, виток за витком взращивая Её гнев. Впрочем, гнев, каким бы сильным он не был, редко отражался на Её лице. И вот, минут через пять ровного разговора Она не сдержалась:

- А зачем откладывать порку на следующий раз? – ровным тоном сказала Виконтесса, - я выпорю тебя прямо сейчас. - Она встала с дивана, взяла ротанговую трость, флоггер, плеть, и показала мне. - Что ты выбираешь - плеть или ротанг?

Я всегда робела, когда думала о том, "что сейчас будет", тотчас начинала прятать глаза, и голос у меня пропадал, а жесты становились чуть более скованными, и из них пропадала всякая произвольность.

Пять минут назад я смело укоряла Виконтессу в мягкости, нежилась, как кошка, а как только что-то начало угрожать моей попе - сразу перестала находить в себе силы выдавить хоть слово.

- Отвечай.

Я села на диване, поджав ноги, робко взглянула на то, из чего меня обязали выбирать, потом опустила глаза… потом бросила быстрый взгляд на лицо Виконтессы, и увидела в нём почти незаметные, но очень неприятные изменения - глаза стали холодней, улыбка пропала...

Я робко подняла палец в сторону выбранной вещи, и еле слышно произнесла: “Плеть.”

- Ладно, не трудись. – Виконтесса зло усмехнулась, - на самом деле сегодня я буду “гладить” тебя и флоггером, и плетью, и ротангом. Но сначала ты меня об этом попросишь.

Я послушно соскользнула с дивана на пол. Виконтесса всмотрелась в моё лицо, явно заметила на нём то самое смятение, которое Она всегда ищет. Мне стыдно, страшно, тяжело. Мне не хочется по заднице, но я не в силах противиться своему возбуждению.... и это моё душевное метание из крайности в крайность не может надоесть Виконтессе. Я хочу. Поэтому, несмотря на свой страх, я сделаю всё, что прикажет Виконтесса.

- Просить? Я... я...

Виконтесса откинулась на спинку кресла и положила ногу на ногу.

- Ну?! Я тебя внимательно слушаю.

Я покачнулась на коленях, приоткрыла, и закрыла рот, ссутулилась и начала лепетать свою просьбу.

- Я... я... Виконтесса... я очень Вас прошу... вып... выпороть.

- Нет не так, повторяй за мной. Виконтесса, выпорите вашу сучку...
- Выпорите сучку…
- Так как она не заслуживает никакого другого отношения. Ни нежности, ни заботы. Ее надо только иметь и пороть.

Я подняла на Неё свои глаза, силясь возразить.
- Ну?!
- Не заслуживает ничего кроме.... Виконтесса...

- И теперь она смиренно просит выпороть ее.
- Виконтесса... Ваша сучка смиренно просит...

Она взяла меня за ошейник и слегка притянула к себе. Я охнула от неожиданности, и подалась Её на встречу. Виконтесса нежно погладила меня по груди, а потом резко вздернула на ноги.

- На колени, на диван. Локтями на спинку.

Я повиновалась.

- Спину прогни. - Виконтесса нажала рукой на поясницу, и та послушно выгнулась.

Я застыла на коленях, с широко разведенными ногами, лицом к стене, с поднятой задницей, в ожидании порки. Но самое главное - унизительность этой позы, этого ожидания... Я вздрагивала от каждого шороха. Виконтесса взяла со столика флоггер.

Порку флоггером я терпела молча, только вздрагивала всем телом от каждого удара. Но когда Виконтесса взяла плеть, - начала все-таки подавать голос. Била Она не сильно. Я до этого выдерживала и более серьёзную порку. Виконтесса била так, чтобы мне хватало на данный момент. Когда реакция на плеть стала ровной, Она взяла ротанговую трость. Удовольствие кончилось, теперь явно будет переход к наказанию.

Наказание никогда не бывает приятным ни для меня, ни для самой Виконтессы. Она сама терпит его как неприятную процедуру. А я всегда терплю столько, сколько могу вынести.

- Сейчас ты будешь считать удары.

Виконтесса размахнулась, примерилась, и положила первый удар тростью, оставив на заднице ровный, узкий, розовый след. Я дёрнулась и оглянулась на Неё. Виконтесса медлила со вторым ударом.

Со второго удара я начала стонать и выгибать спину, пытаясь убрать свой зад подальше. Но после команды "в позу" дрожа, возвращала тело в прежнее положение. С пятого удара я начала вскрикивать. Десятого удара я уже боялась. “Хватит с тебя”, - видимо, решила Виконтесса.

- На пол. И скажи спасибо за эту порку.

Я тяжело скользнула с дивана на пол. Меня била дрожь. Виконтесса уселась на диван, который всё ещё хранил жар моего тела…

Я молчала, собираясь с силами.

- Ну?!
- Виконтесса... спасибо.

- Нет, не так. Она подняла ногу в полосатом чулке до уровня моей груди.
- Снимай.

Я, не меняя своей коленопреклонённой позы, сняла с Виконтессы чулок. Она закинула ногу на сиденье стоящего рядом кресла, и подняла вторую ногу, чтобы я сняла чулок и с нее.

- Ты будешь целовать мне ноги, и говорить спасибо за то что я тебя воспитываю.

Виконтесса прекрасно знала, что я считала унижением даже склониться к ногам.

Я подняла на Неё свои широко открытые, удивлённые полные слёз глаза.

- Делай! - Виконтесса потянулась за плетью, которая валялась тут же, на диване. Я с видимым усилием наклонилась, и коснулась губами колена Виконтессы, потом еле слышно сказала “спасибо”, и снова осмелилась поднять глаза.

Виконтесса расслабленно откинулась на спинку дивана и указала мне пальцем на ногу.

- Целуй.

Я униженно подчинилась.

Стояла на коленях и целовала ноги Виконтессы, медленно преодолевая свой стыд. Моя голова иногда поднималась, когда стыд все же пересиливал, но получив легкий удар плетью по заднице, я снова вспоминала приказ Виконтессы и подчинялась. С каждым актом подчинения росло моё желание, и я снова текла. Текла, и плакала от унижения.

- Что ты чувствуешь?
Я извернулась чтобы взглянуть в лицо Виконтессе и медленно, подбирая каждое слово произнесла:
- Стыд... Мне стыдно... вот я целую Вам ноги... Стыдно, что мне это нравится!

- Ладно, хватит. Надо завершать мой урок. Ты можешь одеться

Виконтесса пересела в кресло, и отвернулась от меня. Она явно чувствовала усталость, раздражение, моральное возбуждение и свою правоту. Я подчинилась, не осмысливая приказ. Просто принялась быстро и как-то судорожно одеваться. Когда Виконтесса через минуту бросила на меня взгляд - я уже оделась, и стояла на коленях в ожидании Её внимания.

Она резко протянула ко мне руку, чтобы снять ошейник.

- Нет, нет, нет! Пожалуйста! Пожалуйста, не снимайте! Я отстранялась от Её руки, голос дрожал, потом на глазах выступили слезы.

Виконтесса хотела поскорей выставить меня за дверь, показав мне, что отношения без нежности полны пренебрежения и обид. Хотела, чтобы я плакала от отчаяния, стоя в подъезде. Сопротивление моё Она не учитывала, потому что не могла вообразить, что я посмею сопротивляться.

Виконтесса удивленно окинула меня взглядом с ног и до головы. Я стояла на коленях, и преодолевая нервную крупную дрожь отрицательно качала головой и бормотала – «нет, не снимайте, пожалуйста»

- В ошейнике хочешь домой поехать, Лиса?
- Я... я была не права, со мной не надо жестко, нет...
- Что ты сказала?
- В смысле я была не права когда сказала что.... не надо так! Вы сами решаете как со мной обращаться, простите мне мою дерзость, не снимайте, пожалуйста, ошейник! не сейчас!

- Кажется, ты поняла мой урок. Но вряд ли ты понимаешь, что даже в самые жёсткие моменты, на самом деле моя душа полна нежности.

Виконтесса взяла меня за плечи и уложила на диван. Я рыдала, прижималась к Ней и делилась эмоциями сквозь слёзы, проговаривала пережитое. Виконтесса гладила меня по волосам, гладила по спине.... Успокаивала, слушала то, что я говорю, и изредка отвечала.

Утром, сидя на работе, я мучилась тяжёлым отвращением к себе. Я смотрела вокруг, и картина офисного утра никак не вязалась с ночью, когда я была игрушкой Виконтессы. Мне было стыдно за себя перед самой же собой. Я писала Виконтессе длинные послания об этом чувстве.

"Жёсткие, унизительные слова раздавались в тишине, и я повторяла их, и они словно обтягивали меня, превращая в «сучку». Я бы и сама не назвала себя иначе, но я могла признаться себе в этом беззвучно, по большому секрету сообщить своей совести, что независимо от ее мнения, я возбуждаюсь и мне это нравится… Но произнести вслух, признать, просить….

Настоящая боль…обжигающая, стягивающая все на себя и Ваш голос… Я запомню урок, Виконтесса, слишком животным страхом дались мне мои «советы»."

Через несколько часов я вытеснила, забыла подробности той встречи, оставив только сухой остаток, выводы. Вечером мы долго говорили с Виконтессой о природе этого отвращения, этого утреннего неприятия себя ночной. Мы пересмотрели всю изнанку наших отношений, перемеряли шагами все мосты царицынского парка. (Да, наша Тема была не только сессии).

Я плакала при одной мысли упростить наши встречи, свести их к сухой БДэшке или СМ. Я лихорадочно цеплялась за формальные границы между моей жизнью в теме, и жизнью вне, училась тематическим условностям, которые никогда не замечала с первого раза.

Виконтесса же училась помнить, что её игрушка обладает тонкой кожей, тонким восприятием. Меня легко ранить. Она меня ранила, а теперь, Она меня реанимировала и восстанавливала, учила принимать себя и принимать себя такими, какие мы есть. Видимо у Неё получилось, потому что на следующий день я отдавала Виконтессе себя всю, и безо всякого стыда и дневных угрызений совести.