Как всегда бывает, чувства начали включаться не сразу и не полностью. Очертания окружающего проступали рывками, словно картинка из интернета, загружаемая через старый диал-ап модем. Впрочем, этого окружающего было не сильно-то много, практически ничего. Я ощущал, что стою перед чем-то вроде стенда, или задней стенки шкафа, в которой было установлено портретных габаритов зеркало. И больше ничего. Вокруг была темная пустота, слабый, рассеянный свет исходил откуда-то сверху и сзади, но освещал он лишь небольшую полукруглую площадку, все остальное скрывал мрак.

Не успел я до конца осознать в каком необычном месте нахожусь, как «прогрузились» остальные чувства и ощущения, сразу же расцветив восприятие яркими всполохами боли и дискомфорта. Мне было плохо, очень. Сердце колотилось в бешеном тахикардическом припадке, руки и ноги ощущались отекшими, опухшими, голова буквально лопалась от давления, во рту привкус крови, десны ощутимо пульсировали, словно хотели вытолкнуть зубы из себя. И мысли… Мысли перекатывались в голове медленно, словно огромные, перегретые на солнце булыжники, которые пытается ворочать каторжанин-доходяга.

Ни удивления, ни страха, ровным счетом никаких эмоций. Вот он я, стоящий в безбрежном ничто, нигде и никогда, а передо мной – зеркало. Чудовищным напряжением сил, немедленно отозвавшимся мучительной пульсацией в висках, я попробовал сфокусировать зрение на зеркале. Оттуда, что странно, смотрел вполне обычный я. Ни отечной одутловатости, ни красной, распаренной хари, которую я ожидал увидеть, с учетом состояния. Обычный я. Не в силах побороть недоверие, я медленно поднял руку и прикоснулся распухшими пальцами к холодной поверхности зеркала, которое немедленно осыпалось мне под ноги лавиной осколков… Мысли ворочались так медленно, что я даже не успел толком выругаться или среагировать как-то ещё… Просто стоял и тупо смотрел на осколки на полу. А они, кажется, довольно ровные, и не очень-то мелкие…

Повинуясь какому-то совершенно иррациональному наитию, кряхтя от напряжения, как древний старик, я опустился на одно колено и непослушными, вяло-мягкими пальцами подобрал один осколок, попутно отметив обручальное кольцо, передавившее распухший безымянный палец так, что он посинел и совершенно перестал ощущаться. Не осознавая до конца, что и зачем я делаю, приладил осколок обратно и он, вопреки всем законам физики, встал на место, прямо посередине рамы, не поддерживаемый ничем. И в этом куске все также отражался кусок меня обычного. Я бы удивился, если бы мог, но вместо удивления пришло совершенно другое чувство – тревога. Тревога и спешка, мне надо было собрать зеркало обратно. Срочно!

Борясь с одышкой и непослушными пальцами, я собирал осколки с пола и вставлял их обратно в раму, боясь опоздать, боясь не успеть непонятно к чему… Каждый наклон, каждое движение отзывались очередной волной болезненной пульсации в голове, порой начиналось сильное головокружение и я делал краткие передышки, утереть лившийся градом пот и восстановить одышливое, с присвистом дыхание. Естественно, я очень быстро порезался, а потом ещё раз и ещё, но меня это совершено не обеспокоило. Боли я не чувствовал, а густая, горячая кровь, лениво капавшая на пол и стекающая по рукам, оказалась совершенно нелипкой. Зато я кусочек за кусочком собирал зеркало, фрагменты которого идеально подходили друг к другу, словно элементы пазла. Понемногу восстанавливались черты лица, глаза, лоб, нос… я уже был почти готов! И лишь установив последний фрагмент зеркала на место, я хрипло вскрикнул и неуклюже отпрянул от зеркала. На меня смотрела раздутая, гротескная красная рожа, измазанная пошедшей носом кровью с заплывшими поросячьими глазами-бусинами, в которых не отражалось ничего, кроме дикого ужаса.

Как же мне хотелось написать, что после этого я проснулся…