Сколько я ни билась в своей жизни о ситуацию, когда самый важный, самый нужный и любимый, самый умный и самый главный для меня дает понять, что я не интересна, напрочь неважна и ненужна, я до сих пор не могу решить, что же с ней делать, признать самого важного и умного ничтожным, и его мнение обо мне вместе с ним, или согласиться со своей ничтожностью.

Я рыдала по нему ночами и просыпаясь все лето, всю осень, всю зиму, весну, и снова все лето. В конце августа задумалась, когда-нибудь ведь это должно кончиться? Так нельзя. Когда оно кончится? К октябрю. К октябрю, наверно, кончится, когда небо станет серым, а ветер холодным, все пройдет.

И продолжала реветь, ночью, утром, днем на работе, научившись в нужный момент отвернуться от людей и укусить себя за руку, чтобы остановить слезы. И снова ночью, до свинцовой тяжести в голове и жутко опухших век.

Так нельзя, сказала я себе. Так нельзя, это нехорошие слезы, не приносящие облегчения и освобождения. В них что-то не так, от них только все хуже и хуже. Нет, сегодня ночью я не заплачу о тебе, и не заплачу больше никогда.

Я положила голову на подушку. Представила его лицо, руки. Представила, как легонько провожу рукой по его щеке. Плохо. Тяжело. Но совсем без желания зареветь. Взяла его мысленно за руку. Нет, я не реву больше совсем. Надо же, я могу. Кончилось.

И поняла, что сегодня первое октября.
Я плакала все это время, а таймер тикал, чтобы остановить это все к октябрю.