Сегодня памятная для меня дата. Мы познакомились случайно. Не знаю, как бывает обычно. Возраст так и не сумел одолеть внешнее. Но заметил сразу все другое, скрытое от многих. Супруга, перезрелая принцесса, истерично-потребительская дама, ни во что не ставила. Дочь замужем и давно за рубежом. Постоянно требуются деньги, и немалые на нужды ее мужа-наркомана. Высылались исправно. Кто испытал на себе тяжесть звезды Давида поймет - как приятно обедать из посуды с символикой Третьего рейха, украшенной свастиками. Остальные, боюсь, нет. Мы их скупали спонтанно в коммиссионных и прочих местах Петербурга - это такая шутка на самом деле.. Центр понемногу расселялся. Порой мрачно. Как и некоторые пригородные направления. Горели дома вместе с жильцами. Ужасно все это.

И многие научные работы, особенно касающиеся МКБ-10 и сексологии в целом были переведены именно им с немецкого. Ведь не так давно и Фрейд был под запретом в СССР. Там целые фолианты на языке оригинала. В этих ореховых книжных полках.

Так был дан старт новому направлению в клинической, именно тогда. Но кто это помнит.. Зато мне, совсем юному, так нравилось ходить вместе, и как он открывал ногой двери в прокуратуру и высокие кабинеты Администрации. Были очень интересные люди.. И еще он так смешно боялся излучений от мобильного, я носил его в дипломате.

Его ненавидели за сионизм. Наше, советское интернациональное общество. До 26-ти работал на заводе. Показывал жуткие шрамы, и все из ничего по сути. Но время не стоит на месте. Перешагнув рубеж, он подмял под себя очень многих. Но так и остался одиноким и несчастным внутри добрым еврейским гиком, видящим всю суть вопроса как в рентгене. И только как будто бы я это знал, за всей изгородью доходов, привилегий, всех этих панцирей из вездеходов и прочего прочего..

Однажды он упал, выходя из машины, запутавшись в ремнях безопасности. И лежит, словно майский жук, не может встать...

Вся жизнь ушла, чтобы доказать всем, что ты это ты. Но так мало кто знал тебя настоящим.

Покойся с миром, я помню тебя.

Его глаза — подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге.

Его уста — пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом;
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.

И руки — бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.

Ему в веках достался странный жребий —
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он — на небе
Кровавая растаяла комета.

В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья.
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.

Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать… плакать больше он не может..