Ну а вообще, я доволен тем, где и когда родился. Не хотел бы я расти в богатой семье скучающих родителей. За всё в жизни мне приходилось бороться: за то, чтобы слушать музыку громко, за то, чтобы поступить на бюджетное место в университете, за то, чтобы привезти из армии поменьше шрамов. В войсках я был кольщиком, и мне довелось набивать готическим шрифтом на спине одного дагестанца «Vivere militare est», что в переводе с латыни «Жить — значит бороться». Работая в рознице МТС, я боролся за зарплату, поскольку бОльшую её часть составляли премии (их называли «бонусы»). Я боролся с риелторами и с теми, кто выдавал себя за риелторов, чтобы развести меня на деньги. Я боролся с Нечто.

Однажды я проснулся от того, что в моей квартире кто-то что-то грыз. Жил я тогда в однушке на первом этаже. На поверку оказалось, что Нечто прогрызало себе выход через пластиковую трубу стока унитаза. Это могла быть крыса, но через еле прозрачную гофру я видел лишь размытый силуэт, так что не мог знать наверняка, поэтому «Нечто». Я спустил воду и смыл Нечто в канализацию. Начался потоп, так как Нечто уже успело прогрызть в гофре солидных размеров дыру.

Я купил новую трубу и заменил ей старую. Следующей же ночью Нечто вернулось и стало вновь прогрызать себе путь в мою квартиру. Я опять проснулся и смыл Нечто в канализацию.

Гофра была повреждена меньше, чем в первый раз. Я перемотал её изолентой, а на следующий день купил мышеловку (крысоловка не поместилась бы в трубу). Сам я никогда бы не сконструировал такую машину смерти, просто из соображений морали. Я почувствовал бы вину за убийство живого существа без суда, следствия и особых на то причин. Но когда покупаешь мышеловку, ты как бы умываешь руки: мол, не я эту штуку придумал, так что пусть её изобретатель и отвечает по карме. Становится как-то легче. Схожие ощущения даёт любое оружие в руках.

На ночь я установил мышеловку в трубу. Утром обнаружил её сработавшей. Нечто пришлось отгрызть себе лапу, чтобы уйти. Лапа была похожа на крысиную, но была сильно изуродована, поэтому я всё ещё не мог быть уверен, что Нечто — крыса. А в чём я мог быть уверен, так это в том, что теперь пути назад нет. Нечто вернётся, это исключительно вопрос времени. Живым из этой схватки мог выйти лишь один.

Я купил отравленные зёрна, сунул их в трубу и для верности полил ядохимикатами. Ночью вновь подскочил от того, что трубу грызло Нечто. Похоже, оно проигнорировало яды. Я смыл Нечто в канализацию.

Мне пришлось пойти на крайнюю меру. Я спустился в подвал дома, он был прямо под моей квартирой. Я шёл, раздвигая фонарём мобильного тонны мрака. Нечто всегда подстерегает во тьме. Крадётся в тени разбитых фонарей. Извивается в структурах больших корпораций. В ночной час шагает по полям, сокрушая деревеньки, про которые ты даже никогда не слышал. Выпадает в кислотных дождях. Вселяется в твой сортир. Оно находит тебя, где бы ты ни был. Кем бы ты ни был. Нечто хочет изнасиловать тебя, занять твоё место, а тебя заставить быть собой. Я завернул за угол и нашёл то, что искал в этом подвале: кошачье царство. Я жил в этой квартире давно и привык слышать, как под полом рождались, существовали и умирали целые поколения котов. Теперь я пришёл в их столицу, чтобы забрать лучшего из них. Белого с рыжим. Совсем маленького, чтобы не застрял в трубе.

Я вернулся в квартиру и направился в туалет, чтобы смыть котёнка в унитаз. Открыл крышку, занёс его над фаянсовой бездной, и в этот миг поимел глупость взглянуть ему в глаза.

— Ну давай, — говорил его взор. — Мне плевать. Сделай это!

Я опешил. Взор котёнка перешёл на крик:

— Давай!!!

Я не смог. Не смог смыть этого маленького крутого засранца в унитаз. Он должен был уделать Нечто, а вместо этого уделал меня. Но я в долгу не остался и не оставил его жить у себя по законам жанра, а вопреки им покормил и вернул в подвал. Так что мы были квиты. Я не мог позволить манипулировать собой коту. Я бился с трёхлапым Нечто. И оно возвращалось каждую ночь. Я смывал Нечто в канализацию, а оно выживало и возвращалось. Я низвергал его в бездну нечистот, а Нечто снова искало и находило путь наверх. Цикл повторялся. Не заставил себя долго ждать экзистенциальный кризис. Теперь даже если бы я смыл в унитаз томик Жан-Поля Сартра, это бы не помогло.

Я понимал, что Нечто больше никогда не уйдёт. И я знал, что каждый раз, когда оно будет возвращаться, и я буду смывать его в канализацию, в унитаз будет отправляться частичка меня. До тех пор, пока я не стану гостем в собственном доме. До тех пор, пока однажды от ужаса я не напьюсь в грязь и не усну так крепко, что не проснусь, когда Нечто начнёт грызьбу. И тогда Нечто вырвется на свободу, и сквозь разорванную в клочья гофру в мою жизнь хлынет вся преисподняя: нищета, голод, радиация, новости, кредиты, ревность, канал ТНТ… Достаточно ли ты беспечный ездок, парень?

Я шёл по краю, а зловонная туманная бездна клокотала поп-музыкой, переливалась мириадами лиц КВН-щиков и пародистов. Раздался звонок в дверь.

Это приехала Фея. Она была с чемоданом, в платье в горошек и в широкополой шляпе. Вестница блаженств, спасительница Малибу, сумасшедший бриллиант в короне собственного стиля. Я немедленно снял с неё всё (кроме шляпы, конечно), и мы занялись любовью прямо на полу перед большим зеркалом. Гэнгбэнг доппельгангеров. Избыток неги. Зверство. Экзистенциальный кризис попятился назад.

Родившись заново, я закурил и сказал:

— Нечто больше не достанет меня.
— Что ещё за Нечто? — спросила Фея.
— Видишь ли какое дело…

Я рассказал Фее про Нечто.

— А почему ты в домоуправление не позвонил? — спросила она.
— Женщина, ты в своём уме? Это вызов моей жизни! Сражение за право быть! Вся моя вера, мой дух на кону! А ты говоришь, домоуправление!..

— Ладно, сама позвоню. И давай переедем. Мне тут плинтуса не нравятся.

Сергей Иннер © 2017