Чистая любовь не знает твое и мое. Она просто лечит как уверенный в себе врач, снимает тревогу и страх, расправляет плечи, заглядывает внутрь. Кто это может кроме нее? В конечном итоге мы все остаемся с ней наедине и наша котомка ненужных переживаний пылится в углу.

Иногда это состояние как начало пути, иногда завершение. Но я точно знаю, что смерть нервно курит в сторонке и мы осознаем наконец кто мы такие...

Грязные извращенные души погрязшие в своих страхах, сомнениях, невыученных уроках, прокисшие в своем эгоизме, снимающие дань со своих рабов. Имя им - легион. Трусость, жадность, предательство.

Кто мы такие? Просто жалкие неудачники, возомнившие себя Хозяевами и Аспажами, пресмыкающие перед такими же ничтожествами, как и мы сами. Ах, если бы нам была дана вторая жизнь... Мы бы и ее проебали дружными рядами.

... Наместник болен. Лежа на одре, покрытый шалью,
взятой в Альказаре,
где он служил, он размышляет о
жене и о своем секретаре,
внизу гостей приветствующих в зале.
Едва ли он ревнует. Для него

сейчас важней замкнуться в скорлупе
болезней, снов, отсрочки перевода
на службу в Метрополию. Зане
он знает, что для праздника толпе
совсем не обязательна свобода;
по этой же причине и жене

он позволяет изменять. О чем
он думал бы, когда б его не грызли
тоска, припадки? Если бы любил?
Невольно зябко поводя плечом,
он гонит прочь пугающие мысли.
...Веселье в зале умеряет пыл,

но все же длится. Сильно опьянев,
вожди племен стеклянными глазами
взирают в даль, лишенную врага.
Их зубы, выражавшие их гнев,
как колесо, что сжато тормозами,
застряли на улыбке, и слуга

подкладывает пищу им. Во сне
кричит купец. Звучат обрывки песен.
Жена Наместника с секретарем
выскальзывают в сад. И на стене
орел имперский, выклевавший печень
Наместника, глядит нетопырем...
Но все рано поздно приходит к концу, замечательному надгробию или табличке в кулумбарии.
Как же я тосковал по Вам, дорогие девианты. А всего-то прошла неделя. Спасибо, черный, что ты есть!