Его глаза такие невинные и детские, вот прям на этой щетинистой грубой морде. Нет, С конечно знал, что они пронзительные, особенно когда чернеют Первым Голодом, что в них плещутся неподконтрольные пока для твари эмоции, они - прям без грамма пиздежа... Наверное. Но блядские. Голодные. Даже не по-демонически голодные.

Но через стекло камеры на него тогда посмотрели глаза ребёнка. Маленького ребенка-ребенка, потерянного и перепуганного... Обиженного, растерянного - куча эпитетов. Эта нестабильная почти-человеческая личность была обречена. Это всё было в блядских не-черных блестящих глазах.

Недели, месяц, наверное и далеко вперёд, этот взгляд словно прожег что-то. Ни слёзные вопли в трубку его жертвы - я же спас его, чего он орёт? - ни если бы Н бил стекло, рыдал и вопил что-нибудь. Что-нибудь осуждающее, с хорошо подобранными словами. Никакие слова ведь больше не заставят С захлебнуться, ведь чёрные щупальца, чёрные искры - они теперь там, в лаборатории, они не идут саундтреком к словам... И взгляд был совсем не чёрным.

- Он смотрел на меня, как человек, понимаешь?

Д понимает, потираясь о его грудь рожками, и хихикает.

- Ты тоже иногда смотришь как человек, моя любовь.

- Как человек...

А Д смотрит лучше, чем человек. Она прижимается к господину С и пахнет мятой и барбарисом. Видимо, сейчас этот запах ему приятнее всего. Как детство и беззаботность. Как что-то человеческое.