- Следов, должно быть, будет много. Ну да ничего, - Мадам взяла в руки
длинный черный кнут. - Он достаточно болезнен, чтобы не затягивать экзекуцию.
Ты заслужил это и за сегодняшнее утро, но наказан будешь не за это.
Мадам провела кнутом по бедрам Евгения, по суспензорию, по груди. Затем встала
у него за спиной. Она разделась, оставшись в черных кожаных трусиках и такой же
безрукавке. Обтягивающая одежда скорее открывала ее массивные мышцы и полное
тело. Мадам Полина взялась за кнут и размахнулась со вздохом. Первый удар обжег
его ягодицы. Он показался не очень сильным, но боль от него не стихала, а
скорее усиливалась с каждым мгновением. Новые удары только обострили это
ощущение; взмахи Мадам каждый раз были только шире, и кнут бил все сильнее. С
ягодиц она перешла на спину, а потом начала охаживать все тело, не
прицеливаясь специально. Евгений понимал, что вырываться бессмысленно,
уворачиваться - тоже. Таким образом можно было только подставить под удар
переднюю часть тела. Но ум и его выводы уже не были важны, не они, а инстинкты
управляли его движениями, когда он, выкручивая суставы, пытался уклониться от
кнута. В итоге красные полосы расцветили его грудь, на некоторых сразу же
выступили капли крови.
Евгений долгое время сопротивлялся молча, потом не смог больше сдерживаться и
закричал. Это были животные, нераздельные крики загнанного зверя, в которых
только иногда различались слова "нет!" и "не надо!". Затем, оставив попытки
вырваться, он начал оглашать воздух призывами о помощи, ругательствами и даже
угрозами в адрес Мадам. На это хозяйка ответила серией еще более жестоких
ударов, окончательно сломивших раба.
Он начал умолять о прощении, захлебываясь от бессильных слез, уверял Мадам,
что его непослушание больше не повторится; затем клялся быть ее тряпкой для ног,
ее унитазным бачком, ее плевательницей навеки. Но и это не останавливало
мучений. Евгений чувствовал, как струйки крови стекают по его спине и к ним
прибавляются все новые. Он мог истечь кровью прямо здесь и бессилен был это
изменить. Мадам вновь и вновь била, иногда меняя угол удара, увеличивая
повреждения и не давая рабу потерять сознание. А он только бессильно всхлипывал.
Евгений чувствовал, что вот-вот может переступить болевой порог и погрузиться в
небытие. Тогда уже ничто не спасет его, и Мадам забьет раба до смерти, может
быть, не заметив этого.
Евгений в полузабытьи шептал:
- Ира, я чувствую, что зло не в боли, не в любви, не в подчинении, а в
непослушании. Именно оно... Дело не только в самоотдаче, но и в том, как она
совершается. Радости госпоже раб не приносит; эти отношения - нечто иное, и
регулируются они иначе. Забота о рабе - великое бремя, брать его добровольно
никто не станет. Цель жизни не в том, чтобы свалить всю ответственность а
хозяина или хозяйку, а чтобы выбирать самому... Выбирать, не как, а что...
Ведь если любовь будет взаимна, если человек познает о себе все...
Вероятно, не все эти слова были произнесены, некоторые были только
молниеносными размышлениями раба. Но что-то в этом соответствовало ожиданиям
Мадам. Поводок был отстегнут, затем освободились от цепей и его конечности.
Евгений потерял сознание раньше этого, но был уверен, что сама Мадам
подхватила его на руки и отнесла в свою спальню, где он и очнулся на следующий
день, прикрученный поводком к ножке кровати.
