Вместо сердца у меня теперь ярко-красная помада, отчётливо блядовитого оттенка - сердце потребовало перемен, и я заменила его диоровским тюбиком, он идеально вписался в прорезь между рейбеновскими очками в пол-лица и меховой отторочкой жакета. Сейчас, детка, в полукружье губ мы поставим сигариллу, и будет совсем хорошо.

- Блядь, - нежно комментирует внутренний голос, сегодня у него молодой баритон бывшего воспитателя.
- Нахуй пошёл, имею право.
- Статья, - поет баритон, - неужели ты забыла, почему я тебя бросил? Потому что ты забыла себя. Кто будет писать статью, пока ты шляешься?

Вместо гуманного разума у меня теперь холодный расчёт. Я до такой степени хочу забыть обладателя баритона, что без любых угрызений совести ныряю в новые свидания.

- Думаешь, поможет?- с ноткой сочувствия. - Это минимум на полгода. Ты ж симптомы знаешь наизусть.
- Ты был послан окончательно в ущелье, покрытом туманом, подъезжая к Порту. В самом Порту я уже ненавидела тебя лютой ненавистью. А теперь я вернулась.

- И поэтому ты вздрогнула уже на выходе из аэропорта, увидев силуэт, похожий на мой?

- Таких силуэтов...
- Складывается впечатление, что я слишком многое тебе рассказал и слишком многому научил. Слишком много точек пересечения.

- А вот это уже случайность. Случайно подвернувшиеся поездки, случайные страны и события.

Голос молчит, и я с воодушевлением продолжаю. - Знай, я намерена пропустить воспоминания о тебе через десятки фильтров случайных любовников и спонтанных сессий. Ты померкнешь, и с каждым днём будешь все бледнее и бледнее - пока не исчезнешь, без всякой магии и вспышек - как полагается любви и даже воспоминаниям о ней.

- Ты хочешь этого?

Я растягиваю губы в хищной улыбке - когда у тебя белые прекрасные зубы, ярко-красная помада и очки на пол-лица, не видно ни бледности, ни провала выплаканных глаз.

Когда-то именно он научил меня так улыбаться.
Вспыхивает искоркой фильтр сигариллы.

- Да.