выскочила в тонкой сорочке, стратегически обтянувшей и открывающей что нужно, на балкон, накинув куртку - но холод успел обжечь. Закурила трясущимися руками - и вдруг, переведя взгляд с темноты на отражение в стекле позади себя : в круге света лампы, как на арене, Доминант терял наготу, из светлого становясь темным - снизу вверх, сначала брюки, потом рубашка. Одна сигарета - один сеанс стриптиза наоборот.

- А хорошо, - подумалось, - отличный кадр. В белой пластиковой раме, через зал - и в небольшом квадрате его отражение - далеко, нечеткий силуэт, и мой портрет - близко, с подрагивающей тенью, вспыхивающим сигаретным фильтром. Спектакль двух актёров. Можно начать прямо отсюда, оставив пролог минутами раньше: где в темноте искала зажигалку на комоде, а когда он включил фонарик, чтобы помочь, подытожила-- Вам лучше уйти.

- Зачем?
Не ответила.
Ну он и пошел.

А за час были такие кадры -- он сухо, отстраненно сказал, планировалась игра, : - 70, юная леди, считать не надо, розги выберите сами и дайте мне.

И от этого холодного, бессердечного "Вы", жёсткого тона, безапелляционного движения: одной рукой прижал шею к подушке, другой задрал подол и стащил трусики до коленей...от того, что он никак не реагировал на ее подначивания, ужимки, кокетливые улыбки, от "Вы", наконец - а она уже успела сродниться с ласковым, домашним, доверительным "ты", от его внезапной жуткой похожести на других, прошлых, пришлых, кто был до него и кто ее не любил --

сорвалась в сухой плач, обнимая подушку, как живое существо, вмазываясь в эту подушку - отчаянием с капельками крови - вспухшими на попе и бедрах, на втором десятке ударов перелетеших с кожи на ткань.

Он понял все правильно - закончил на 21 - и вот это было неправильно. Надо было продолжить, после того, как дал ей выплакаться. Надо было привязать к себе, заставить забыть о тех, кто был до него, образовать новые нейронные связи, вырастить новый мир - но он будто испугался происходящего.

И устало, не до конца задернув шторы, они легли в разрозненную постель, стараясь не касаться друг друга.

Холодными оранжевыми апельсинами катались огоньки январских фонарей за окном. Колючие даже с виду брызги снежинок застревали в них. Или ей просто так казалось -- через слёзы ярости. Не довел. Не заставил. Не прогнул.

Так хотелось, так хочется...выгнуться от лозы, подставиться под удар, подтянуться вверх - за рассекшей кожу..ммм...
Скулить, чувствуя как его пальцы размазывают вытекающую из нее смазку.
Тоненько, жалко постанывать, когда он вонзив пальцы и ногти в ее бедра- будет вбиваться сзади...

Покурить надо.

- Ты куда?
- Сейчас.
- Помочь?

Луч фонарика упал на комод, увидела неубранные прутья, не пригодившиеся, он потом их засунет в пластиковый мусорный мешок, он потом в этот мешок ее саму засунет - она вся состоит из фантазий, неудовлетворённой жадной тоски - сказала: - Вам лучше уйти.

В прихожей, наблюдая как зло он сорвал с плечиков свое пальто, вдруг закачался пол, ринулся к глазам -- она услышала, но не видела, как он успел подхватить ее, падающую, понес через дом.

- Дверь закроете за собой сами. - первые слова, как пришла в себя.

Он помолчал. Потом ответил: - прав был S., что ушел от тебя. С тобой нельзя. Нельзя.
- Что Вы сказали?

Руки слабые - пощёчина пришлась на его воротник его пальто, не на лицо.

Она ударила, всю боль, всю любовь, усталость от этой боли и любви вложив в удар. Стало хуже. Поцеловал костяшки обессилевших пальцев.

От балкона тянуло сыростью и дымом, отсветы фонарей и фар косо проникали в комнату, через смеженные веки к глазам. Утром он уйдет совсем, это было очевидно обоим.

Не очевидно, зачем ждать утра. Не очевидно, в чем именно был прав S.

Почему вообще кто-то уходит, но кто-то остаётся, несмотря ни на что.

На "зачем" ответа не существует.