Время лопнуло - показалось, что я уронила бутылку, та разбилась вдребезги. Я шла к ней вкрадчиво, осторожно, будто по осколкам этой чертовой бутылки, и алая пелена, расплывающаяся перед глазами, - ни разу не голод, вино.

Ее грудь пахла медом, стевией...губы мягче чем мужские, чем я привыкла - девичьи полные губы.
Она смеялась, закрывала решеткой ресниц глаза цвета глубокой августовской ночи.
Вскрикнула тонко, детски - я, раскрыв ее бедра одним точным движением, прижалась языком к розовой плоти.
Там она пахла росой.
Клейкими каплями смолы на светлых свежеструганных досках.

В первый раз в жизни, несмотря на свою бисексуальность, я вылизывала девочку, и сердце колотилось где-то очень далеко за ребрами, я почти перестала слышать его стук. Она сжимала мою голову бедрами - по наитию вспомнив все, что нравилось мне, я то жалила ее остро, то наоборот накрывала горошину клитора языком как лепестком.

Оставила ее, раскрытую, мироточащую на растерзание Верхнему. Через угрюмый тусклый огнь желания наблюдая за его рваными движениями.

За тем, как слипаются пряди ее длинных темно-каштановых волос, лезут ей в рот - и зажимала ее рот ладонью, когда он ускорял движения; она срывалась в визг, я с трудом сдерживалась, чтобы не кончить от одних звуков.

Его глаза были темно-серыми - как летняя гроза. Слова были забыты, даже самые подстегивающие, похабные.
Проскальзывая между их телами - как между утесами в море, я не могла найти слов, никаких. То, что происходило - относилось к ночному времени, темно-синей ночи.

Ночью же, всякий знает, все не по-настоящему, всё понарошку, как в игре, неважно, хороший ли это сон, или плохой - сладкий предрассветный кошмар, от которого сводит ноги, только успевай выгнуться кошмару - четырехгубому, гермафродитному, не разобрать где член, а где вагина, - навстречу.

Это не было сном. И совсем не было похоже на неловкую подростковую мастурбацию - море встретило меня ласково, вересковыми медовыми волнами - кажется, в этом вереске кого-то когда-то убили.

Потом я вынимала осколки, поразившие то ли ногу, то ли душу; она покрывала мои плечи смешками и поцелуями, и мне было так яблочно-юно-весело, что я забывала собственные правила (никакого подчинения женщине даже в шутку!) - а красная пелена рассеивалась перед взглядом, складывая минуты осколками обратно - ну как "Репаро" произнесли.

Так же волшебно.