Ах, как хороша была донна Анна в начале знакомства!
Тонка, нежна, легкомысленна, воздушна - просто душечка!

Переносит время, место, день встречи, не задумываясь, и это при условии, что встреча состоится, что совсем не факт.

Кружит головы, вызывает ревность к столбам, смеется, щебечет, никогда не пишет первой, снимает трубку после десятого по счету звонка, опаздывая, идет навстречу по асфальту, как по красной ковровой дорожке, - и ты, ты, кипящий от гнева " Что она себе возомнила!", стоишь семнадцатилетним мальчишкой (хотя 17 тебе было двадцать лет назад), эту дорожку видя, и ее тоже видя - королевишну, царевну, Василису Прекрасную, свет очей твоих, огонь твоих чресел

(Простите, месье Набоков, вырвалось)

Ждешь ее, надеешься и веришь, сам уже не зная во что - ручки целуешь, ножки целуешь, на коленях стоишь ( в полном соответствии своему званию Сильного Мужчины и Альфа-самца); пока однажды не меняется что-то в ее глазах - пропадает веселый пляшущий ведьминский огонек, стирается с лица бледность взмахами кисти смущения, и вот уже вся она - теплая, податливая, раскрытая, полностью твоя, тебе отдавшаяся, прижимается к твоему плечу и изрекает:

- Знаешь, милый...

- Тушите свет, - думаешь ты мрачно, туша бычок сигареты, стоя на балконе.- И что теперь?

Гнался за райской птичкой, расставлял силки на Царевну Лебедь - поймал, освежевал, выпотрошил - глядь, а там та же курица. Да и мясо жестковато. Зачем не отпустил-то, когда поймал? Летала бы себе дальше, прельщала бы менее удачливых охотников...Эээх...

Курица сидит, закутавшись, только плечи и пятки из-под одеяла торчат.
Подошел, вздохнул, взял в ладони ледяные ступни, начал растирать. Плачет.

- Я так тебя люблю.
- И я тебя...

Потом она уже не ждет - пишет, звонит, добивается встречи первой.
Сама прижимается, обнимает, целует, трется, раздевает.
Ловишь губами ее губы - а что там, конечно, хочешь, ей 20, тебе почти сорок, - обнимаешь, трахаешь, никогда больше не спросишь: как там твои синяки? как там твои засосы?

Ты сама напросилась, так? И это уже твои проблемы.

А потом она перестает звонить и приезжать после работы - мокрая, взъерошенная, суетливая курица.

И ты вздыхаешь теперь с облегчением, больше работаешь, дольше отдыхаешь, может быть, женишься, может быть, заводишь кого-то еще - теперь уже другую животинку, киску, зайку, рыбку, лисенка, без имен, пожалуйста, а на порядковый номер может обидеться.

Помнишь ли ты Долли Белл, Гумберт, свет очей моих, грех мой, душа моя?

Пролетит над головой очередная райская птица, лениво посмотришь вверх, нацелишься, опустишь ружье.

- Нет, не помню.

Пойдет навстречу, виляя кружевной юбкой и сверкая глазками из-под вуали, донна Анна - окинешь взглядом, только каблуками прищелкнешь вежливо.

-Нет, не помню.

Королевишны не вечны, ковры не вечны - красный ворс истирается, убирают дорожку вон, в спальню у кровати.
Сидишь там последним дураком, помнишь другое: как ступни ее никак не могли согреться, и ты все дышал на них, дышал, дышал - пока она не заснула.