Ч.1
Вера проснулась в то неясное утро со смутным чувством тревоги. Казалось бы – день предстоял неплохой. Конец третьей четверти, сдача долгов и раздача слонов. Весна, уже вступающая в права – за окном покрывались почками деревья, и, выйдя на улицу, она вдохнула полную грудь воздуха – позднемартовской свежести, обещающей ей исполнения всех желаний.

Дядя, неспешно варящий на кухне кофе под бульканье радиоприемника, с полушутливой серьёзностью заметил ей: смотри, жду результатов, надеюсь, отличных. И Вера вроде как вздохнула в прихожей, но так, чтобы не услышал, а толкнув подъездную дверь – выдохнула и вдохнула заново.

Сначала география. И косяк на косяке. То, что географичка Веру не любит (на самом деле блестящий преподаватель и атеист считала, что это Вера дана ей в наказание за все грехи) стало ясно уже на моменте, когда Вера, спешно доделывающая под лестницей домашку с контурными картами – наткнулась взглядом на чьи-то туфли, носок нетерпеливо постукивал, подняла голову – и увидела скептически наблюдающую за ней Людмилу Яковлевну. Последующая за этим сцена была полна, разумеется, мёрзлой тишины, и только из крана кабинета химии по соседству капала ржавая вода.

- Хитрааая. Как сто китайцев, да, Аликшева?

- ...

- Давай дневник и марш в класс.

В классе Веру выставили перед всеми, прочли лекцию о неуважении к предмету, учебе, лично географичке, пристыдили, поставили на вид, влепили двойку за контрольную и три в четверти.

Вера пережила эту казнь не дрогнув ни единым мускулом, как Муций Сцевола. Историю-то она, в отличие от географии, любила.

Потом была химия, с четверкой. Физика с трояком. И последним сокрушающим ударом – неуд по труду.

- Сильно, - добавил трудовик. Он у них был один и для мальчиков, и для девочек. Труд Вера прогуливала методично и упорно. Первые четверти ей простили – родители были ещё в Москве и мама, бегая в школу, трудовика задобрила.

Видимо на этот раз, не получив взноса на весну, он разозлился.

Да и фиг с ним.

Но тучи сгущались. Вот проскакали на крыльцо гогочущие десятиклассники, за ними стайка косящих глазками в сторону девятиклассниц, неспешно переговаривающиеся восьмиклассники, чья судьба – ПТУ или жизнь – решалась вот-вот за дверьми директорского кабинета. Вера, прижавшись горящим лицом к стеклу, сидя на подоконнике в дальнем углу коридора, наблюдала за ними. В рукаве у нее пиратски поблескивало лезвие, в кармане лежал остро отточенный карандаш. Авторучка жгла руку.

Наконец все стихло. Вера, прокралась в ближайший класс, заперла его на швабру и занесла инструменты над дневником…

Она в суматохе так и не отдала дневник на подпись классному, а значит предстояла операция по подделке. Где-то в желудке тяжёлым камнем ворочалась мысль, слабая ниточка дурных утренних, что подделка подписи самое ужасное преступление в ее карьере хулигана. Но Вера задавливала страхи тем самым утренним интуитивным чувством, что если она не продемонстрирует дяде и родителям, за много километров от нее через дядю, что она Вера – молодец и отличница, ложной но гордостью – случится то, что в самых отвратительных страхах не предвидится.

В дверь постучали.

Ловким движением руки девочка дорисовала длинную закорючку, смахнула орудия в портфель, и открыла.

- Что ты здесь делаешь?- классрук бродил по школе с повязкой дежурного.

- Я…

- Домой идти боишься?

- Родители все равно в отъезде.

Он помолчал. Потом, махнув рукой, сообщил:

- Тебя ищет твой дядя. На сегодняшнем педсовете поднимался вопрос о твоей успеваемости, точнее, резком ухудшении успеваемости. Позвонили ему на работу. Вера, будет лучше, если ты пойдешь одеваться.

- Нет, подумала она. Нет, нет, нет. Это сон.

Но небо темнело. Тучи полностью закроют его через пару минут. У нее не было времени.

- Скажите, что вы меня не видели.- она вцепилась в рукав классного. - Евгений Валерьевич. Пожалуйста. Я Вас умоляю. Я…через двор выйду. У Маши переночую.

- Вера…я не имею права. Какая Маша? Вера, ты что?

Она уже рыдала, без слез.

- Пожалуйста.

- Тебя дома, что ли, бьют? Пойдём. Пойдём, я ему скажу.

Они спустились вниз. Вера норовила идти сзади, прячась за широкую спину, возвышающегося над ней горой учителя.

Дядя ждал, элегически облокотившись о стенку раздевалки. В руке у него был свежий номер «Вокруг света», а в поле обстрела взглядами уже в третий раз роняющая попеременно то перчатки, то шарф молоденькая учительница литературы.

- Приятно познакомиться, - улыбнулся он классруку, скользнув в то же время по Вере равнодушно и холодно, как бы сквозь. – это я несу сейчас ответственность за Веронику. Александр Владленович, доцент кафедры…

- Да, простите, - сухо ответил классный, пожав протянутую руку, - тороплюсь. Я хотел заметить Вам, чтобы Вы не относились к девочке строго. Она не хотела идти домой, получив результаты. И…- тут он повернулся к Вере, - скажи, а почему я не видел твоего дневника? Он с тобой?

Литераторша, переводящая взгляд с классрука на дядю, вдруг встрепенулась и затараторила:

- Как бы то ни было, Александр…

- Владленович, - со змеиной улыбкой прошелестел дядя, наблюдая за вериными попытками извлечь из портфеля дневник.

- Да, да. Как бы то ни было, АЛЕКСАНДР, позволю себе сказать, что Аликшева имеет блестящие способности, она талант, первое место на районной олимпиаде…

Классрук присвистнул, заглянув на последнюю страницу с четвертными оценками.

- Это Ваша подпись, Евгений Валерьевич? - очень ровным голосом спросил дядя, - пока я вижу здесь исключительно линию дорожки к нарушению закона.

- Это уже не педсовет, Аликшева, - глухо сказал классрук, как-то разом осев.

Литераторша пискнула невнятно.

- Не надо, - вдруг весело откликнулся дядя, словно озарённый мыслью. - Евгений Валерьевич, Вы же понимаете, Вера сделала ошибку….я как специалист по праву найду должные методы воздействия, чтобы первое нарушение не повлекло за собой последующие. Мы же с Вами договоримся?

- Нет, - тихо ответил классрук, и посмотрел дяде в глаза – тот ответил прямым, беспощадно уверенным взглядом. – с ВАМИ мы ни о чем не договоримся. Но с Верой будет так.

- Купишь дневник, - обратился он к девочке, прислонившейся изможденно к стене, - новый, вынешь последнюю страницу, заменишь в старом. После каникул подойдёшь, поставим правильные оценки и подписи.

- Если я узнаю от Веры, - он снова посмотрел тяжело на дядю, - что Вы ее били, издевались или делали что-то противозаконное... Вы юрист – протестующе он поднял руку, останавливая ответную реплику, - я добьюсь соответствующих мер уже в отношении Вас. Честь имею.

Литераторша смущённо оглядываясь, цокая каблучками, заторопилась за классным. – Евгений Валерьевич, подождите!

Дядя хмыкнул им вслед. И произнес так же мимо Веры : - Одевайся.

- Дядя…

- Дома поговорим.

---

Она не стала переодеваться. Зачем? Если он начнет кричать, то ей останется лишь накинуть пальто, скользнуть в ботинки и выбежать на улицу.

Билет на междугородний автобус, два часа, и Вера укроется в потайном убежище, на старой даче. Она запрется, забаррикадируется, там какие-то соления лежат с картошкой, а дальше лето, ягоды, грибы. Поживет робинзоном. Подумаешь. Осенью вернётся мама.

- Я жду тебя в гостиной, - дядя говорил оживлённо, естественно, стоя за дверью ванной, пока Вера мыла руки. – Поторапливайся.

Что со мной, - в зеркале отражалась маленькая девочка с ярко-красными щеками, - что? Чего я боюсь?

Раздавался гром, начиналась гроза.

Она вышла, вертя в голове простую цепочку: портфель в прихожей, зонтик рядом, пальто- обувь, дверь открыта, лифта не ждать.

Дядя стоял у окна, заложив руки за спину, смотрел в окно и был спокоен как удав перед трапезой.

- Я долго сомневался, моя радость, - начал он, не поворачиваясь, - ещё на стадии твоих вечеров, проведенных не с учебником, а с книгами и самиздатом. Надо пожалеть девочку, оставшуюся на попечении почти чужого человека, нежную, романтичную, со стишками – он ткнул пальцем с брезгливостью на сокровенную тетрадочку. Которую Вера хранила в запертом ящике собственного письменного стола. Стол она начала запирать с его приездом.

- Вы …читали?!- у нее сорвался голос.

Дядя поморщился. – Читал. Лучше бы не.

- Как Вы смеете.

- Сегодня я многое «посмею», как ты выражаешься. Так вот. Я долго сомневался. Методы, описанные в художественной литературе, как мы знаем, не действенны для таких тонких натур, как ты, думал я. Ровно до тех пор, пока меня не вызвали прямиком в школу. Звонком на кафедру. Ты понимаешь, что у родителей после подобных звонков будут неприятности? А у меня? Про ситуацию с дневником и вовсе молчу. Пока.

- И что Вы сделаете?- Вера старалась говорить спокойно. – Запрете меня дома? Лишите ужина? Домашний арест, одиночная камера?

- Я тебя выпорю. О меньшем говорить попросту глупо. - он чуть улыбнулся, и от этой язвительной улыбочки, мелькнувшей на его всегда открытом молодом лице, Веру затрясло. Руки стали мокрыми.

- Нет.

- Да.

Он уже приближался. Первый широкий шаг, второй. Девочка попятилась.

- Стоять.

- Нет! Вы не можете. Вы не имеете права! Вы мне не родитель!

Камень в желудке рвался наверх. Вера с трудом сдерживала кашель пополам с истерикой.

- Ну…- последний шаг. Он опустил руки ей на плечи и потряс. – перестань. Я несу за тебя ответственность.

- Пожалуйста, - снизу вверх она заглядывала ему в глаза, боялась поверить услышанному, утренние страхи как снежный ком слепились в один – огромный. – Пожалуйста не надо. Не издевайтесь.

- Я не издеваюсь, - дядя изумился так натурально, что она на мгновение ощутила надежду, - ты что! Я тебя воспитываю, желаю только добра. Будь хорошей девочкой, задерни шторы.