Невовремя зазвонил телефон, N схватился за него, не извинившись перед Ло. Почему-то ее это задело. Она лежала, свернувшись клубком, закрыв ладонями уши, чтобы даже слова не услышать, демонстрируя ему пиетет и уважение... "Как всегда, - подумалось ей. - Я могла резко обрывать общение или грубить, но пока общение шло - всегда показывала Верхним уважение к их времени, их жизни, отличной от наших игр. Не потому что хотела им понравиться. А потому что ценила в них человеков за пределами донжона. Потому что для меня немыслимо написать первой, привлечь внимание. Выйти за пределы очерченного мелом круга.

Тогда как им было абсолютно наплевать на то, что в моей жизни происходит. Они врывались в нее, когда хотели, и делали с этой жизнью, что хотели. Играя на моих миролюбии и доброжелательности. Игрушка. Я была для них игрушкой, школьная форма на мне, или деловой костюм, или обычные джинсы."

Из окна тянуло сухой пылью - привычный запах ночного города - уступающей постепенно грозовой свежести. Запах вызывал ассоциации: год назад, был тоже июнь, стояла ночь, теплая, влажная. Дождь только что закончился, и Ло вышла из ночного клуба навстречу Единственному. Асфальт был мокрым, но всё же теплым - когда они остановились поцеловаться, Ло заметила, что босоножки расстегнулись, присела их поправить, и случайно дотронулась до асфальта ладонью. Единственный облокотился на оградку палисадника, засунув руки в карманы. И Ло сидела на корточках, глядя на него снизу вверх, щурясь от света фонаря, неосторожно попавшего в глаз. Рядом - или далеко - шумел центр, и сейчас все это ожило в ее сознании, рисуя картинку - ломографию теней, насыщенную запахами, но многомернее, прорезывающую не только пространство со временем, но и ее душу.

Ло встала, оперлась о подоконник. Внутри было неспокойно, странное чувство - словно она перед кем-то виновата. Перед кем?

- Продолжим?- N вошел в комнату, остановился у двери, искусственно склонив голову на плечо, изображая восторг. Свет из окна - а больше не было света, то ли механизм сломался, то ли лампочка перегорела - омывал обращенное вовне лицо Ло, делая ее почти красивой. Она в общем и сама знала, как волнительна бывает, когда одета лишь в отблески теней. Ей не понравились, однако, ни поза N, заранее отрепетированная, ни деловой его подход, смешанный с полным превосходством.

Он словно знал Ло много лет. Преследовал, гнал к точке назначения, не позволял сбиться с курса, оберегал от тупиков и капканов, наконец толкнул - и ловушка захлопнулась.

- Стойте, где стоите, - ответила она неожиданно резко для себя самой.

Свет не доходил до N. Он темным длинным предметом, сгустком темноты, виднелся у двери. Ничего не было видно, только дыхание размеренное, тяжелое, выдавало что их двое, а не она одна.

- Откуда Вы знали, что в сумочке я ношу щетку?
- Вы писали об этом в рассказе, - он перешел на Вы, как руки поднял.
- В каком?
- Не помню, - удивление и нотка раздражения. - В каком-то. Ваша героиня, точнее альтер-эго, купила деревянную щетку для волос, положила ее в сумку, принесла домой для наказания.

- Но я нигде, ни в одном рассказе, ни в одном блоге не писала, что ношу с собой только деревянную расческу. Это знала только я и ... Еще один человек.

N молчал.

- Я знаю всех читающих и активных ТН-щиков из Москвы, - глухо продолжила Ло. - Общаюсь отнюдь не со всеми. Но знаю по никам всех. Какие 10 лет? Где Вы были эти годы, если я о Вас слышу впервые и вижу впервые?

- Просто не заявлял о себе, - N язвительно хмыкнул. - Они же все либо сумасшедшие, либо покрытые нафталиновой пылью. Бормочут под нос одно и тоже. Жалкие ничтожества, у которых ничего нет, кроме форумов, где они могут поиграть в тех, кем не являются. Из них в реал вытаскивается максимум человек пять - и лучше б не вытаскивались, то люди с хорошими лицами, то обрюзгшие, пропахшие валерьянкой пополам с тальком. Им там всем по сто лет.

- Вранье. Отвратительное вранье, на которое даже отвечать противно., - Ло поднялась с подоконника. То, что стояло у двери ... Оно было лишь черным горбом. Оно было ничем.

- Правда, сладкая?- горб изогнулся, из него вытянулась изумительно прекрасная мужская рука, светлокожая, с голубыми венами, аристократическая сильная рука.

Июнь. Свежесть летней ночи. Город шумит, проносится автомобилями совсем рядом. Свет фонарей царапает глаза изнутри. Его руки, замечательные руки, тянутся, подхватывают Ло. Она стоит между его коленей, опираясь кончиками пальцев на изгородь. Заключив его в объятие, без прикосновений. Поцелуи на вине и крови из прокушенной губы...

- Заткнись, - бросила Ло. - Думаешь, я не знаю, кто ты? Что ты?

- Я? - изумилась темнота. - Я просто зайка. Я даритель радости маленьким замечательным девочкам, хорошеньким игруньям. Я люблю веселье, театр, карнавал, резвящихся пастушков и пастушек. Я кукловод. Нет, ошибся. - короткая пауза. Темнота задумалась, а Ло напрягла ноги. - Не зайка. Волк. Но время волков прошло, сейчас вокруг лишь суслики. А с сусликами не интересно, только выдвинешь зубы - ну а суслик раз и пополам. Пополам. - тут темнота вздохнула и чем-то зашуршала.

- Что ты делаешь? - Ло напряженно вглядывалась, не было видно ни черта, шум в голове - ее собственная кровь. Она сжимала кулаки, готовая дать отпор - если бы видела кому.

- Ты хочешь ведь. О, ты хочешь до сих пор. Я слышу, как стучит твое сердце. Я вижу, как по бедрам, в самом начале их, у тебя стекает малюсенькая капелька смазки. Я чувствую твой запах. Ты стала пахнуть ... Конечно, голубая орхидея и пачули. Как долго ты искала его запах?

- Я знаю тебя.

Теперь - то ли оно, успокоившись, стало придвигаться ближе к свету, то ли Ло, осмелев, сама не замечая, сделала несколько шагов вперед - N приобрел черты Единственного. Но язвительность, злоба, страх исказили лицо и сделали глаза из светло-небесных - темно-темно-синими, засасывающими в себя.

Он стоял, уже сняв рубашку и носки, готовился снять брюки. Ло могла бы отвлечься и украдкой полюбоваться им, как она всегда делала, опустив ресницы, изображая отсутствие интереса...

Но она уже стояла у черты. И ей нельзя было сдаваться.

- Ты страх. Как есть.

Он вздрогнул.

- Пока о тебе знала только я, ты еще мог жить. Ты процветал. Культивировался. Надругался над несчастными слабыми нижними. Убивал их. Я напишу о тебе, о страхе. Я пишу о тебе, о страхе. И когда о тебе узнают все, ты жить не будешь.

Пачули, да. В их последнюю встречу, улучив момент, когда Единственный отошел, совершая какой-то звонок, разумеется, даже не извинившись, - Ло прижалась носом к отвороту его пиджака, она никогда не делала раньше ничего подобного личного, интимного, выходящего за рамки его разрешений, его условий - но в этом отчаянном жесте узнать его, полюбить и сделать свободным от ее любви...

Запах наполнял ее легкие, отравлял ее, заставлял терять рассудок.

Дерево и солнце. Ярость сокрушённых, лежащих под плитой легионеров. Зелень лавра, доходящая до дрожи. Спокойствие крупного хищника. Кровь на губах. Кровь на манжетах. Ло знала, кто с ней. Ло знала уже на момент той встречи - все, что он способен по-настоящему испытывать, все, что он способен хотеть в различных вариантах и интерпретациях - это страх.

Он даже нижних-то своих не видел на сессии. Нет, он видел лишь себя, свой страх, свое отражение в них.

- Мразь. Нелюдь. Ты никто. Ты существуешь только в моем сознании. Сегодня я тебя убью.

- Уверена?

Вдруг стало совсем темно. Он задал ей вопрос прямо в ухо, оказавшись слишком близко, вплотную, перехватил дернувшиеся руки, выставил перед собой блок. Подсечка. Как глупо...

- Страх, переросший в желание... Десять лет, маленькая, ты живешь с тем, как все злое и черное, с чем призывали тебя бороться учителя, наставники, умные книги и добрые фильмы, трансформировалось вот в это.

Пальцы, воткнувшиеся ей между ног. Он схватил пальцами Ло за нос, непроизвольный вздох - и втолкнул ее собственную смазку ей в рот.

- Как тебе вкус насилия?

Ло замотала головой. Тело жило по своим собственным законам. Телу дико, до ломоты в костях, до огня в венах, натянувшихся как струны жилах, хотелось одного. Ее тело, давно взрослой женщины, не могло не чувствовать - сквозь тонкую ткань его брюк ...- а на ней самой ни единого клочка одежды!

Тело изгибалось навстречу, бедра напрягались, жар сжигал изнутри, Ло почти висела у него в руках, и следовало одного - попросить.

Умолить. Снова. Снова. Снова.
Встать на колени.
На собственное сердце.

- Ты так хочешь меня убить? - мурлыкал N, связывая ей сзади руки. Он шептал ей на ухо, покусывая, и Ло дрожала - то ли от похоти, то ли от омерзения.

- Зачем? Это же я. Я не твой страх, я твое желание. Моя сладкая, малышка, детка... Ты же помнишь, как хорошо нам было вместе. Ты же помнишь, как я даже не зажимал тебе рот, и ты стонала, попроси меня так же сейчас?

- Чтобы потом ты снова оставил меня? Спустил как в унитаз - через мои, слышишь, мои боль и унижение, - свою боль, комплексы, вынужденную необходимость держать лицо, изображать из себя примерного члена общества? Ты не играешь, ты отыгрываешься!

- Рот заткну, - весело ответил N, - твоими же трусами.

Он уже разделся, надорвал пакетик с презервативом, готовился его натянуть.

У Ло была пара секунд. Она стояла у подоконника на коленях.

Его почти невозможно убить, но она должна была попытаться.

Одним рывком она вскочила на ноги, перегнулась через подоконник, не мешкая, нырнула вперёд в мягкую уютную темноту июньской летней ночи.

Вспыхнули миллионы искр, а потом ее наконец настиг запах уходящей городской грозы -

- и страха не стало.