Есть желание провести критический разбор графоманского жанра, который можно назвать "дрочилки".

Эти произведения, написанные шершавым языком плаката, регулярно всплывают в дневах, побулькивают часа два и скрываются на дне времен и памяти.

Всё они построены по одному шаблону, как дамские романы незабываемой Барбары Картленд. Литературной ценности не имеют от слова совсем, но функция совершенно очевидна - заменить своим весьма убогим воображением отсутствие реальной женщины. Эдакое музыкальное сопровождение акта онанизм.

Всё дрочилки начинаются стандартно: он увидел её на улице, в баре, в майбахе, в крысиной норе. Она увидела его у феррари, за столиком ресторана Мишлен, около помойки.

Далее происходит немотивированный контакт: его сердце упало, член встал, глаза загорелись. Её киска намокла (какая пошлость, Боже), в животе запорхали бабочки, захотелось траха.

Далее он долго тащит её в замок, в отель, на яхту, за гаражи, проявляя чудеса галантности и глубокий психологизм.

Доставленная в целевое место женщина сразу проникается сабмиссивом. И вот она кульминация! "Он приказал ей опуститься на колени. Она покрылась краской смущения, но послушно выполнила приказ, приоткрыв рот".

В этом месте автор обычно бурно кончает, да и фантазия ему отказывает, поэтому все последующее действо можно описать одним предложением: "Они трахались долго и страстно в извращенных формах и раскованных позах". Хочется добавить "и умерли в один день".

В русской культуре было очень распространено такое понятие, как салонный альбом, куда барышни и молодые люди писали стишки и прочие короткие очерки. Отзвуки этой культуры дошли до восьмидесятых годов ХХ века, когда каждая восьмикласница имела заветную тетрадочеу со слезливыми стихами: "Белые розы, беззащитны шипы..." Кстати, оцените оксюморон.

Эпоха постмодерна - это деградация всего и вся. Это доведение эстетического восприятия до лужи блевотины. И рассказы-дрочилки занимают тут свое законное место: "Я - художник, я так дрочу!"