Детьми ещё, жили мы с Николаем всего в трёх домах друг от друга. Друзьями не были, но приятелями стали хорошими.
Часто виделись мы на ярмарке нашей городской.
Привезут, бывало, торгашу петухов сахарных - бежим мы с Колей на площадь, каждый из своего дома. Очень уж лакомство я то любил - за раз двух петухов сгрызал! А Коля - и всех трёх усасывал.

Насосёмся, и бежим к колонке. Деньги-то все потратили - не испить ни квасу нашего русского, ни лимонаду иностранного.
А на колонке уже каждый дело своё знает: то Николай рычаг качает, я рот под струю подставил, то - наоборот.
Хороша вода, ледяная, аж зубы сводит!
Напились, и на речку побежали - булькает жидкость, из недр земных, в животах!

Был у Николая младший брат Василий. Слабый, болезненный паренёк, хромой с рождения, но души богатырской. Никогда и ни перед чем не отступал. Сильно Василий брата любил, и всюду с ним на костылях своих увязывался. Бывает, начинают Колю мальчишки постарше задирать, так камень уже в них летит от калеки, и кулачком тщедушным Василий шпане грозит. Пальцем ткни - упадёт, но кто болезного тронет? Так и отступали хулиганы.

Шли, как-то, братья из города на пасеку за мёдом, через лес. Петляет тропа меж деревьев. Исхожен лес человеком и охотниками обжит - давно хищник перестал на дорогу соваться.

Есть поговорка у нас русская: "Раз в году и палка стреляет, а, два раза в год, и медведь из лесу выходит". Лежмя палка лежит, а медведь, как назло, и вышел. Характера зверюга премерзкого, первый негодяй в лесной чаще. Оскалился и на путников ринулся. Ринулся было и Николай - грудью брата своего закрыть, только Василий уже впереди стоит, костылём размахивает. Да куда мальцу с чудищем таким тягаться! Только лапой медведь махнул - полетел Василий в сторону, той же лапой смёл хищник и Колю. Пришёл старший брат в себя, да поздно. Стоит на луже крови косолапый мерзавец, костыль догрызает. Встал Николай шатаясь, с силами последними, в последний бой ринуться - медведь только усмехнулся. Прижал мальчишку к земле, забавы ради, и изгаляется: на ухо ревёт, ухо жуёт, отгрыз ухо, тиран лесной. И снова Николай чувств лишается.

Открыл глаза Коля - нет медведя. Из лужи крови своей, старший брат к луже кровавой Василия приползает. Слезу скупую мужскую пускает, кулак свой покрепче сжимает.

Переполох в городе случился после, как никогда. Триста мужиков с ружьями, косами и вилами неделю в лесу бегали. Вдоль и поперёк всё прочесали, вырезали всех бродячих псов, волков и, даже, лис. Все, кто с клыками были - под истребление попали. Досталось даже ежам, но вовремя мужики остановились.

- Звери эти колючие, не враги нам - заключил староста города и резня прекратилась. Косолапого убийцу так не нашли.
Похороны прошли на холме, под раскидистым дубом. Ничего от Василия не осталось, пустой дубовый гроб в могилу и опустили. Дерево омертвевшее, под дерево живое погрузилось. Весь город собрался, весь холм цветами засыпали. Каждый по горсти земли в могилу кинул, многие принесли по прощальному подарку: кто мяч у креста оставил, кто кто юлу, кто кубик, кто медведя плюшевого( в последнего Николай вцепился зубами и стал рьяно рвать. Еле отняли). Даже торгаш жадный, на могилу петуха сахарного положил.

Больше на ярмарке я Колю не встречал. Изредка, жители видели его то на могиле брата, то бегущим в лес, с отцовским топором. Говорили, что местью только и бредил он. Однажды услышал я, что пропал мой приятель в лесу. Всё те же триста мужиков искали, всё тот же срок недельный бегали, да только не нашли никого опять.

Много лет прошло с тех пор. Давно я из мест родных уехал. Учился, исследовал, по миру путешествовал и ум впечатлениями наполнял.
По долгу труда своего, предстояла мне поездка в страну дальнюю, страну за океаном. И дом родной мне сниться стал, и приятель мой детский, во сне мне стал являться. Стоит Николай на пустой ярмарке и на меня всё смотрит. Петуха в руке держит, да только не сахарного, а птицу мёртвую, птицу истлевшую.

Положено, по Вере моей, дом свой посетить, с домом своим проститься, значит.
Воротился я и не узнаю города. Озеро теперь на месте его. Купол церквы только торчит, да окно верхнее дома моего, этаж мой - самые высокие места. Ну куда деваться? Поплыл.

Влезаю в окно я и оказываюсь в комнате своей - как будто и не уходил: всё на своих местах. Лежит на столе шкатулка серебряная, шкатулка ценная. Открыл - на подушке петух сахарный. Здоровенный петух, красивый, цвета рубинового. Припас я его давно, на случай особый. Нечего делать тут больше, обратно лезу и вижу, что стоит на куполе детина рослая, борода до пояса. Когти звериные на руках и на ногах, в шкуру медвежью одет. Никак, думаю, оборотень, да по глазам приятеля старинного узнаю.

С купола золотого, как соломинку, крест золотой Николай отламывает, в воду прыгает, рыбой оборотился и заизвивался вдаль, к холму с дубом старым. Туда и мне дорога.

Ухожена могила, опрятна. Не забыл Николай брата, и, в довершении, крест золотой над могилой возводит. Кладу я на могилу петуха сахарного, как подарок свой последний.

Не было меня рядом с вами в час гибели вашей, в минуты глубокой скорби, в миг потери облика человеческого. Простите меня и благословите на добрый путь. Хоть и Бога я уже давно не ведаю и забыл, чего ради жить.

И все те, с кем разминулся я в жизни своей, с кем не был я в день глубокой нужды, меня простите тоже. Молюсь о вашем благополучии и покое.