Во время секса я смеюсь. Когда делаю неловкое движение, когда испытываю новые ощущения, когда оказываюсь слишком слабой. Смех — очень классный прием, чтобы снять напряжение и просто не останавливаться. Останавливаться хреново (для меня).

Если я сталкиваюсь с практикой, которая будет вызывать у меня безостановочный смех, то это табу. Если я узнаю, что кто-то пялит попугайчика, то в первую очередь я поржу, во-вторую посочувствую попугайчику. На этом эмоции кончатся.

Иная ситуация с членовредительством, потому что я ощущаю это не как практику, а как бредовое состояние, не вписывающееся ни во что, кроме списка МКБ. Боюсь ли я, что мне отрежут ногу — вопрос риторический, и к табу он не имеет никакого отношения.

Я не боюсь своих табу, но я боюсь своих желаний. Того, что я сама открыто прошу или стараюсь инициировать.

Речь идет об электричестве. В нашей семье оговорено, что электрическая машинка — самый страшный метод наказания для самого хренового факапа из всех, на которые я способна. Для сравнения, обычно я стою в углу 5-10 минут за то, что спизданула лишнего. В углу скучно и холодно, так что я волей-неволей осознаю ошибки и иду обратно, греться.

От машинки у меня дрожат ноги, даже если она еще не включена. Особенно если она не включена. У нее режимов пять, но привыкнуть невозможно даже к одному. Я даже не рыдаю от электричества, как от порки, потому что этот сильный колючий страх не выходит. Страх держит за горло, пока адская машина пыток не отправится лежать в шкафу еще на месяц-два. После нее не остается ни облегчения, ни эмоционального подъема, только непонятный стихийный ужас. Страх тела за само себя, сигнал опасности — не суй руки в огонь, не прыгай с крыши, не темачь с электричеством. Я пугаюсь, а потом пробую еще раз, и где-то здесь незаметно подтирается граница между Темой и МКБ.

И каждый раз, когда я копаюсь в наших ящиках, я вижу торчащие из мешка прищепки и охереваю. От того, как я это вынесла, и от того, что по совершенно непонятной причине хочу еще.