Если включить машину времени и передвинуть рубильник на мои двенадцать, мы окажемся в Одессе, в гостях у тети Хаси.

Я не думал тогда, что встречу фашистов или хотя-бы последствия. До того момента на перекрестке Цветочной и Фонтанской. Для меня, двенадцатилетнего, с необросшими еще волосами яйцами, это было так же далеко, как Марс или Древний Египет.

Смотри - сказала тетя Хася - это Старый Йося. Ему всегда шесть лет, его знает вся Одесса.
Выглядел Старый Йося отвратно. Пыльное пальто, драные бруки старше меня, и я уже вообще молчу за обувь. И это в Одессе, где выйти в люди не на полном марафете, шоп шурупы на заборах сами заворачивались - западло! В руке он держал позеленевший от времени медный чайник с причудливо изогнутым носиком.

- Здравствуй, Йося! - сказала тетя Хася и тихонько сыпнула ему горсть мелочи. Как твои дела?
- У меня все хорошо, сказал Старый Йося. Сейчас мама позовет меня домой и мы будем пить чай!.

И мы пошли дальше. На мой немой вопрос "Каковахуя?" тетя Хася, помяв губами, ответила: "Видишь ли. Однажды в Одессу пришли фашисты. Некоторым из них глянулась квартира, в которой жила его семья. Мама Йоси сообразила отправить его на угол за молоком, а потом Йося с угла смотрел, как его маму голышом повесили с балкона. И папу. Теперь вот он такой, стоит на перекрестке, ждет молока и любой босяк во всей Одессе не тиснет у него из чайника ни копейки, за это просто убьют в ближайшей подворотне. Добрые люди пускают его переночевать, купили пальто. А он все ждет молока и маму."

Я никогда не думал потом, что увижу настоящих фашистов. Много и с оружием.
До весны две тысячи четырнадцатого года. Что молодые, здоровые парни всерьез и с упоением начнут вытворять то же самое, а временами и похлеще. Гордиться своими татуировками и носить свастику.

К тому времени и тетя Хася, и Старый Йося благополучно ушли в мир иной. Хорошо, что они этого не увидели. А вот нам, живущим, мочить и множить на ноль эту ебаную фашню еще много-много лет.

Но мы справимся. И это вам, падлы, за Старого Йосю тоже.