Сид задумчиво рассматривал табуретки - одна была заведомо неказистой, с обсыпавшейся местами краской и полустертой надписью «Проститутки», вторая - обитая синим бархатом с круглыми боками, золотыми ногами и надписью вензелями «Ода Госпоже» была приватизирована наглыми Зебрами - те, высокочувствительно превратили «Г» в «Х», уляпали все котлетами и развалились на табуреточке с томиком Гегеля.

«Хуй тебе, а не трибуна» - как бы сообщали они своим разнузданным видом всякому, кто покушался на и так малочисленный вид завсегдатаев Чёрного - Богинь со страпоном.

Оставалась побитая жизнью и истерзанная предыдущими выступающими деревянная табуретка, родившаяся примерно в 50-х. «Патриархат» - мелко, но с достоинством было написано на ее поверхности слева, рядом с номером ГОСТ.

Сид вздохнул и взобрался на неё с мегафоном - «Мы есть конь!» - сказал он неожиданно для себя, затем покраснел, откашлялся, добавил «Проверка связи» и начал про патриархат.

- Доколе!! - закричал он в рупор гласности, чем вызвал удивительный силы рёв откуда-то из трактира на улице

- Действительно!! - прокричал в ответ Каа, тихо и мирно выпивающий с другом - Доколе блядь?!

Перед ним стояла бутылка портвейна и собственноручно запечённый дома пирожок с капустой и осетриной.

- Доколе он будет ебать нас этим патриархатом?!

Его удивлённый таким количеством брани полутрезвый собеседник, пожал плечами и коротко спросил - Ржу?

- Хоть ржи, хоть не ржи, дык ведь он не уймётся - Каа поморщился и попросил прибавить звук в телевизоре - Передавали скачки прошлого года, на который оба сделали ставки, но так и не поняли, кто проиграл.

- Чертова закулисья - сказал Вантала, мнительно высматривающий повод для хейта - делать это было особенно удобно с биноклем, который он стащил почему-то у Сухова (тот, приударив за очередной вертихвосткой, немного отвлёкся).

- Чума на оба ваши дома - философски заметил Чулкофф и пошёл в баню. Рядом у дороги Гюнтер задумчиво читал книгу о гуманизме, но так ничего и не понял.

На Черном медленно наступил вечер пятницы.