На всей нашей планете под названием Полевой Госпиталь, не было женщины более красивой, и влюблены в неё были чуть более, чем все.
Меня тоже сразил этот прекрасный, воспетый поэтами вирус, хотя влюблённость моя, лёгкая, как бриз морской, не переросла ни во что большее.

Тому было ровно две причины.
Во-первых, мне так и не удалось лицезреть её ступни.
Как безнадёжному и неисправимому фут-фетишисту, этот момент не позволяет мне дать разгуляться чувствам, потому как, если там, в кедах, вдруг чего не так ( а девушки\женщины любят испортить себе ноги каблуками и тесной обувью) то Любви, увы, не суждено случиться.

А она, дрянь такая, даже будучи в тапочках, постоянно, не смотря даже на жару летнюю, прелести свои главные за камуфляжем носков прятала (будь проклята Смоленская чулочная фабрика и их коллеги из Житомира и Бобруйска!).

Нет, я конечно разглядел и тонкую щиколотку, и длинные ступни, и круглую пятку аккуратную, но остальные многочисленные и важные нюансы (особенно пальцы и коготки) скрывал туман носков и неизвестности. Я пускался на хитрости, конечно же, пытаясь этот туман развеять, но бесполезно.

А а во-вторых, у неё был муж любимый и ребёнок, там на материке, а влюбляться конкретно, а тем более завязывать какие-либо отношения с женщинами несвободными - табу табунское для меня. Быть вторым номером я не умею (главный куй в мире животных - это я) и ничем хорошим такие отношения не заканчиваются, по крайней мере в моей системе координат. К тому же на тот момент я искренне считал, что у меня есть семья тоже, не скрывал этого от неё и не позволял своему внутреннему влюблённому вампиру разогнаться.

Поэтому моё отношение к ней не содержало в себе никаких намёков, она не слышала от меня сальных шуточек солдафонских и никаких поползновений в её сторону я не предпринимал.

Мало того, мой внутренний рыцарь узрел в ней Прекрасную Даму и, естественно, взял под защиту.

О, Небо, сколько же сельских Дон-Жуанов приходилось мне выпиздить из палатки с табличкой "Манипуляционная". Они пёрлись туда, словно мухи на мёд, и буквально задрачивали своей дебильной неотразимостью.

Сложнее всего было с парнями с Кавказа, но так сложилась жизнь моя, что я давно научился находить с ними общий язык и знаю какими клавишами у них включается здравость, поэтому в открытую конфронтацию мои отшивы их от Валентины ни разу не переросли.


Я гонял от неё всех, а меня от неё гонял начальник отделения второй хирургии.
Он всегда появлялся некстати и всегда орал. Не шёл на контакт и отвергал коньяки и колбасы. До определённого момента, впрочем, когда и колбас-то не понадобилось.

Я сидел у неё за ширмой, развалясь в пластиковом кресле, и курил. Валя выбежала срочно на шухер - кто-то из недавно поступивших увидел кошмар во сне, начал на себе бинты рвать и открыл кровотечения.

И тут шаги, ширма открывается и передо мной стоит кто? Конечно же он - майор Ко..ов собственной персоной. И что странно - не орёт, как обычно.

- Тарищ майор, -тут же перехватить инициативу я решил, - только перевязку сделал, а Валентина на шухер побежала. Я и решил тут побыть, чтоб пока её нет ничего не спёрли. Сейчас вернётся и уйду сразу же, просто сами знаете, любителей медикаментов полно и...

- Валентина говорит, что ты, как охранник при ней, - перебил он мою тираду, и на удивление не ором, а вполне себе тихо.
- Нет, не охранник. Часовой. Стой, стрелять буду, выстрел в гору и на поражение. А если явно беспредел, то сходу. Пост трёхсменный круглосуточный.

- Влюбился что ли?
-Никак нет.
-А что тогда? Промедол?
- Нет же. Просто она, как ребёнок совсем. В душе. Сестрёнка моя младшая. А каждый дурак сюда с куем наперевес прётся. Заебали просто. Даже меня, за неё уж и не говорю.

-Ну хорошо, часовой. Бди тогда.
И ушёл. И даже не заорал ни разу и не угрожал.
Так Валя сделала мне зелёный свет в самую эрогенную зону нашего госпиталя - манипуляционную. Я стал там завсегдатаем официальным и сутки за сутками летели стремительно в долгих ненадоедающих беседах.

О чём говорили мы?
О войне и мире, о любви и ненависти, о Добре и Зле. О том, что действительно важно и о том, над чем можно посмеяться и забыть. Кроме того, она оказалась достойным соперником в нарды и скучать нам было просто некогда.


Понимая, что до выписки мне осталось максимум две недели, я хотел только одного - научиться тормозить время или растягивать сутки хотя бы часов до двухсот сорока.

Впрочем, потом я сам себя тормозил в желаниях своих и говорил сам себе - постой, пацан, ты чем недоволен вообще? Самая красивая женщина планеты проводит всё свободное время с тобой, тебе завидует весь госпиталь, а ты недоволен? Не охерел ли?

И успокоив себя этим нравоучением внутренним, я умиротворялся и желал мысленно добра, света и неба мирного над головой сестрёнке моей младшей по имени Валя...

А потом в госпиталь привезли пятерых трёхсотых из казачьего подразделения и все мои мысли и желания благородные перевернулись...

***

Дядя Вася был по нашему то ли майор, то ли подполковник. Хрен их пойми с их поручика и подъесаулами.
Высокий, грузный, с огромной бородой окладистой и без пальцев на левой ладони. У него, как и у меня, были множественные осколочные ранения, и сама судьба определила его мне соседом по тумбочке. Сосед он был нескучный, весёлый, а когда вечером дневальный принёс и засунул под койку картонный ящик, то оказалось, что сосед дядь Вася ещё и выгодный.

В ящике был коньяк и в первый же вечер мы успешно обмыли наше знакомство, военно-политическую обстановку в мире и прочие животрепещущие вопросы.

Примерно на середине третьей бутылки дядь Вася захотел спеть казачьих песен и, узнав, что я тоже могу и знаю Чёрный ворон" да "Любо, братцы, любо", буквально силком потащил меня на улицу.

Я пытался урезонить его, мол, дежурный выпишет нам люлей и неслабых, мол пьяных нас на подвал определят, но не таков был дядь Вася, нет.

- Шо? Я и бояться буду? Да я им знаешь что?
После этого он полез вытащил из под койки свою сумку огромную, и порывшись там секунду здоровой рукой, с вскриком "Во! Пущай попробуют!" извлёк на свет кожаную плеть.

Челюсть у меня отвалилась до самого плинтуса и я, естественно, попросил заценить сей инструмент.
А он был действительно хорош. Чёрной мягкой кожи тонкого плетения, три хвоста приятных на конце, как Змей Горыныч новорожденный, короткая ручка с ремешком ложилась в ладонь, будто в постель родную и выпускать из рук больше не хотелось её.

- Вещь...
- А то! Ну что, ссышь ещё, танкист, али как?

Пьяный мозг мой уже разрабатывал хитрый план и отказывать дяде Васе было нельзя.
К тому же ночи были тёплые, небо звёздное, а недопитый коньяк таким приятным...
И лились над донецкой степью в два голоса и "Не для меня придёт весна", и "Песня про Щорса", и "Нэсэ Галя воду" и "Червона калына".

Мы хохотали и плакали, обнимались и хотели придушить друг друга. Дядя Вася, родом из Ужгорода и выросший на Кубани, и я, родом из Ростова и выросший на Западной Украине. Такие разные и такие одинаковые, что распорядись судьба чуть иначе, и смотрели бы мы не в глаза друг другу, а через перекрестья прицелов...

Как мы в койках оказались не помнили ни я, ни он. Причём, он в моей, а я в его. Карманы у нас были набиты травой всякой и я смутно вспоминал, что когда рассвело, мы хотели настойку целебную из одуванчиков делать.

С трудом продавив в себя опохмелочные 50 грамм, я приступил к реализации своих умыслов хитрых. Надо ли говорить, что плеть дядь Васину я уже держал у себя и выпускать из рук не собирался.

- Дядь Вась, дай потаскать, а?
- А тебе зачем?
- Для дела токмо. Я ж Валюху нашу, медсестричку, берегу от бесов всяких беспутных. А с таким инструментом даже горло напрягать не придётся.

- Не проеби только.
- Обижаешь. Охране и обороне подлежит.
- Услышал тебя. Пользуйся пока. И давай ещё по одной.
- Давай, конечно.

Потом мне пришлось сделать вид, что я люто спъянел и вырубился, ибо вечером Валентина заступала на смену и мне нужно было быть в форме.

Вечером я обожрался обезболивающих трофейных и, как только храбрость метадоновая зажурчала по жилам, отправился на свой, самолично созданный пост, где охране и обороне от всякого рода Кащеев и драконов подлежала самая прекрасная женщина нашей планеты по имени Валентина.

А она ещё и не подозревала даже, что под личиной положительного Володи к ней пожаловал в гости паук-крестовик отравленный, который плетёт свою сеть из слов и фактов интересных, а сам глядит на неё плотоядно в восемь глаз и голод свой утолить хочет.

Катая зары по нардовым доскам я рассказывал ей про эндорфины и про боль, которая купируется болью. Про организм, который умеет сам себя лечить, и про то, что морфий с промедолом нервно курят в сторонке в сравнении с эндорфиновым передозом.

- Шоковое состояние, Валенька, активирует в нашем организме резервы внутренние, которые, эндорфин впрыскивая, не только боль блокируют, но и на много большее способны.

- Какой же вы подкованный и эрудированный, Владимир. Всё так и есть, как вы говорите. В шоковом состоянии люди такие вещи вытворяют и я сама не раз видела подобное. На прошлой неделе вот шухер был в первой хирургии. Парень бинты с себя посрывал, сам течёт, и словно не слышит и не видит никого. Уходите, кричит, я вас прикрою. И с груди словно что-то сорвать или достать пытается. Я ему тихо, говорю, тихо, родной, всё нормально, ты в госпитале. А он - дура, тебя щас накроет. Я ему промедол, чтоб заснул, а он всё с койки слететь норовит и кого-то спасти. Привязывать пришлось...

От слова "привязывать" у паука потекла слюна, но вслух он другое вещал, муху подманивая в сеть липкую свою.
- Ну так это же очевидно. Мужское начало женское сберечь любой ценой стремится. И положить себя ради ногтей твоих распрекрасных это не только нормально, это здраво, это почти инстинкт. Мужчины гибнут за прекрасных дам и так всегда было.

- Какие ж вы... Нет, не то чтоб смелые и не смешные, конечно, нечто среднее, слово подобрать не могу правильное...
- Отважные?
- Да но не только. Прошу прощенья, но мне хочется вам детей наделать, не именно вам, а всем этим парням несчастным. Не поймите неправильно только.

- Не пойму, тем более неправильно, - муха сладенькая в сеть залетела и паук-крестовик заметно оживился.
- Матушку природу не обманешь, - продолжал он паутиной её обвивать, - и женское инстинктивно к мужскому тянется. И сущность твоя женская нутром чует - вот они мужики настоящие. Не эти, с барбер-шопов в розовых джинсах, в вот они - из под Бахмута и Угледара эвакуированные, без ступней и пальцев, с килограммами железа в теле. Это они настоящие, они живые, даже если в коме и под капельницами. И если цена им - монета медная, то ваше женское сердце не обманешь, ибо в них генофонд богатырский и спина израненная их это стена каменная. Так что твои желания - это просто инстинктов отголоски.

- А как же эндорфины?
- А они всегда рядом. Боль и эндорфины, а соответственно и радость с наслаждением это же близнецы-братья, ты знаешь?

Паук-крестовик устроился поудобнее и муху вкусную такую до дна пьёт. Будьмо!

- Если с точки зрения эндорфинового прихода смотреть, то боль - это и не боль вовсе, ты же понимаешь? Боль - это то, что помогает потерять ежедневный рассудок и обрести себя другого, выпустить наружу скрытые сущности свои. Освободить их - благое дело, ибо они это и есть ты, спрятанный под замком манер, приличия и прочей шелухи.

Боль позволяет познать себя целым, полным, настоящим и счастье обретения себя порой иным образом недоступно. Боль - это благо, боль - это лекарство, неужели неясно? Кровь потекла - хорошо, эндорфины сработают значит. И вкусно же всегда было красное своё на вкус попробовать, палец порезал, кровь течёт, а ты его в рот сразу и неужто не вкусно?

Одна иголка - больно. Сто игл укололи - терапия целая. Блин, ты же медик, ты же шаришь.
- Шарю, но...
- Но что?
- Но не воспринимаю.

Мой паровоз летел вперёд, и наметадонненый машинист всё поддавал и поддавал пару.Никто не хотел торопить события, но поезд прибыл на станцию "Пора!" как минимум на сутки раньше. Красные семафоры орали во весь голос - не торопись, не превышай, НЕ СПЕШИ!!!

Но поезд летел во весь опор, снося красные стоп-сигналы и шлагбаумы, не думая даже останавливаться или тормозить. Вижу цель - не вижу препятствий, сколько раз эта черта характера доводила меня до цугундера...

- Дак всё же просто на самом деле. Выпори меня и всё поймёшь.
- Что???

Наверное это был последний момент, когда можно было свести всё в шутку.
Но я парень суровый, ещё и под хмурым, шутить вовсе не собирался. Вместо этого я вытащил из штанины дядь Васину плеть и разложил её на столе, разгладив руками и подвинув в её сторону.

- Выпори меня, Валентина и ты сама всё увидишь.

Я открыл уже было рот, чтобы рассказать ей ещё многое. О том, что порка - это осознанная практика перехода в состояние изменённого сознания, и о том, что это потребность сродни утолению голода или секса, но другого уровня. О том, что пороть надо не шутя, и что только так откроются двери тем моим внутренним Я, которые были до меня мной и будут мною, когда меня не станет.

О том, что этот космос, в который отправят меня её руки с помощью этой плети, настолько тёплый и вкусный, что слюна будет течь не только у меня. О том, что я с радостью поделюсь с нею своим счастьем и, когда она прикоснётся к плодам красным рук своих, а моё обмякшее тело будет бормотать какую-то очень важную околесицу и целовать её руки, то она тоже станет другой. Нет, не так - Другой.

Что она ощутит тонкие тёплые нити, которые тянутся к её сердцу из моей раскрывшейся настежь души и из этих нитей можно соткать самое прекрасное платье, в котором можно танцевать твист на звёздном небе и в этом платье нарядном без билетов пускают на бал Сатаны.

О том, что из красных полос на спине у меня вырастают крылья, они большие и сильные, и я с удовольствием посижу с тобою на облаках за чашкой чая.

О том что... О том, что я так и не успел и не смог сказать, потому как после последнего сказанного вслух слова, она вскочила из-за стола, который перерезала на две неравные части чёрная линия плети, и заорала истошным, не своим голосом:

- Воооон!!!
Глаза её округлились, лицо красивое покраснело, губы скривились в ломанную линию.
- Воооооон!
И больше ничего. Ни одного другого, кроме этого короткого слова мне от неё услышать не удалось больше.
- Воооооооон! Вон отсюда!

Муха, почти допитая, обернулась шершнем и пронзила паука ядовитым жалом насквозь, от чего тот буквально потерялся во времени и пространстве.

И я бежал. Бежал, бросив позиции, орудия и раненых. Бежал, как не бежал от градов и химер, опозоренный и обесчещенный. Нет, я хотел и пытался вернуться, но крик её не оставлял шансов и я понимал, что нашей дружбе я своим поступком сам прострелил голову.

Конечно же Валентина меня так и не выпорола и все мои фантазии БыДыСэМные так фантазиями и остались.
Её право, конечно, но я себя, как минимум, прокажённым ощутил. Больным. Чумным. Ненастоящим.

Да нет же, Валя, Валенька, Валентина.
Я нормальный. Не алкаш, не дебил, не наркот, нормальный целиком и полностью. Просто ебанутый слегка. Всего-то лишь.
Просто ебанько мало-мальский. Но ты выпори меня и всё пройдёт. Я возрожусь, я воспряну, я приснюсь тебе заново. Помнишь, ты видела сны про ковбоя в синих штанах. Так вот, это же и есть я.

Я умею переворачивать горы и добывать воду чистую из грязи отравленных колодцев. Я могу танцевать на звёздах и превращаю кровь в руду. Я - последний из могикан Брестской крепости и стреляю из глаз осколочно-фугасно-зажигательными. Но ты не бойся, тебя ни в коем случае не заденет.

Просто выпори меня, выпори в мясо, как никогда не умела и не думала даже. Я - русское поле экспериментов и ты можешь, Валентина, ставить на мне опыты, ты знаешь? Я так этого хочу, и прошу, но ты не слушаешь и не слышишь, а только орёшь - Вооооон!

Сука, грёбанная, заебала...
Бей, кому говорю! Бей насквозь, навылет, учись, если не умеешь - пригодится. Бей и стреляй, не зря плётками пистолеты на жаргоне зовут. Вот тебе инструмент кошерный, пользуйся. Ты знаешь, что мои жизни прожитые в тебе сполна отразятся? Я тебе про них чёрно-белое кино покажу и даже в главной роли сниму. Если захочешь, конечно.

Но ты не захочешь.
Ты только кричишь "Воооон!" и словно закрылась от меня в каком-то своём чулане.
Если бы я только знал, как открыть его, но ключи крепко зажаты в твоих ладошках и чем ближе я подхожу, тем крепче они сжимаются. Тот случай, когда лучше отойти в сторону, дабы не навредить в желании помочь.

Впрочем, через пару дней сотрудники ФСБ закрыли этот вопрос и следующие пять месяцев я провёл в Ростовском СИЗО.

Валентина тут была совершенно не при чём и это совсем другая история.

Люблю тебя, Валентина, люблю по братски, по мужски и как папка, наверное. И хоть ты и не любишь меня ни капли, но искренне и от души - будь счастлива. Будь любима и люби.

И самое главное - мирного неба над головой. Бездонного голубого мирного неба...