Най бы тя шляк трафыв, йолуп, йди до сракы и другие ругательные эпитеты и фразы - я не помню уже подробностей того разговора, таки прошло 9 лет уже. Пожар на Украине только разгорался, на дворе июнь 2014-го и мне ежедневно почти наяривали в трубку бывшие друзья и сослуживцы. Даже первая супруга звонила.

Мы, мол, тут с Россией воевать собрались, ты ж присягу давал, когда приедешь?

На мои доводы о том, что присягу я на верность народу Украины давал, а не самозванцам, развязавшими гражданскую войну, меня называли предателем и обещали повесить на первом же столбе при встрече.

Впрочем, политика только косвенное отношение имеет к этой истории.

В тот вечер мне звонил друг( земля пухом ) и ты впервые при подобной беседе присутствовала. То есть, ты конечно же знала, что я вырос на Западной Украине и свободно владею украинским языком, но ругательный разговор двух хохлов по громкой связи впервые слышала. Разговор, как обычно, не задался и я в психах швырнул трубку на стол и ещё минуту сидел, играя желваками и сжимая попеременно пальцы в кулаки и не глядел на тебя.

Твое придыхание, нарочито громкое, мне сигналом послужило и я наконец от дубового узора столешницы оторвался и на тебя взгляд перевёл. Глаза твои огромные красноречивей любых слов были и в недоумение меня ввергли.

Ты - моя первая Верхняя, Нижней себя позиционировавшая до знакомства, которой я сам погоны генеральские нацепил и орденов на грудь россыпью набросил. По факту - два развесёлых полудурошных свитча, позиционирование которых могло меняться в зависимости от ситуации по нескольку раз за час. Мы давно не вместе, но те несколько лет, прожитых душа в душу, стОят целой жизни. Понимание без слов и разные пазлы одной картины.

Твои глаза и приоткрытый рот в совокупности только одно могли означать - в трусах у тебя стопроцентная влажность и значит осадки с грозой неизбежны.

Сопротивляться похотливым твоим желаниям грязным никогда у меня мысли не возникало, праздник каждый день никогда не приедался, но тут был включен неизведанный ранее триггер и мне, как технарю, важно было технологическую карту его узреть.

Инициатива брошена тобою на стол рядом с телефоном моим и я с радостью, хоть и недоумением, беру её двумя пятернями вместе с лицом твоим.

Я нихрена не понимаю до сих пор, мну твоё лицо пальцами, от чего ты плавишься и таешь, и я прошу хриплым от возбуждения и предвкушения голосом:

- Объясни ка мне, деточка.

На секунду буквально глаза твои тухнут от моего непонимания глупого, но тут же вспыхивают пожарами с новой силой, ты вскакиваешь и выходишь быстро со столовой. Падаю на стул и закуриваю. Что и где я такого сделал, что ты прям вот так? Мне интересно разбирать тебя по винтикам, а эти новые технологии не дают покоя моему механическому сознанию.

Впрочем, я, как всегда, далёк от технологий передовых и мыслю вчерашним днём.

Доказательство моей технической отсталости стоит передо мной, отчего сигарета недокуренная выпадает у меня из пальцев куда-то на пол, но пожара я не боюсь - скоро здесь будет полыхать всё другими огнями, при которых температура открытого пламени всего лишь шалость детская.

Ты стоишь предо мной в одном белье и кителе сотрудника полиции с погонами майора. В идеале, это должен был быть мундир сотрудника прокуратуры, но такого в наличии не было и я ограничился формой сотрудницы МВД.

Ты её ненавидишь люто из-за ревности к Наташе Поклонской и уже с неделю, как наотрез одевать отказалась, как альтернативу, предложив поехать к этой самой Наташе в гости. Ролевые игры формата Яценюк и Поклонская в Крыму и Поклонская и Ярош в Тернополе тебе надоели быстро и китель был заброшен в дебри твоего шкафа бездонного.

А тут вдруг сама... И ещё и подыгрываешь, по щекам меня нагловато похлопывая и правосеком называя.
Где-то между нами лежит огромный бриллиант, но я его до сих пор не вижу пока.

На тебе босоножки с каблуками-шпильками и я понимаю, что мозги мне больше без надобности. Но... Но где же эта кнопка, которую я нечаяно нажать посмел?

-На украинском, пожалуйста, - рубиновые части солнца-зари сошлись наконец в одно целое и радость моя от молота в крепкой руке вспыхивает в недрах внутреутробной сущности, превращая в дракона с каменным сердцем.

Бам! Бам! бьёт барабаном в груди пьяное сердце воина света перед исчадием преисподней с няш-мяшным личиком и сущностью сколопендры. Ты посмела посягнуть на святые брызги костра моего сердца истового патриота и пощады не будет. Ты не должна существовать и будешь изъёбана в хлам непререкаемой силою добра абсолютного.

Волосы твои на кулак намотаны, а слёзы медалью на гимнастёрке, павших в полыни на пригорке, блестят. Мы настолько разные, что я тебя ненавижу и жру, как есть - голую, стараясь сделать больней и обиднее зубами, членом и пальцами. Я охраняю лето, а ты зима сибирская.

Твоя хитрая сука, лисьей натуры, подначивает меня и я на проспекте имени Степана Бандеры теперь живу. Дом 14, квартира 88. Ты приехала сюда из Кремля прямиком, под личиной патриотки истовой, но я тебя рассекретил и третирую адски, от чего ты стонешь и пощадить умоляешь. Мой язык пьяный лижет твоё лицо и шею насквозь бесцеремонно, ты не перевариваешь подобные ласки, но руки твои прижаты к спине моими, а сильный орган разрывает твой слабый автоматической пушкой возбуждённого калибра. Я сильнее тебя физически и тело твоё - полигон и танковая директрисса с русскими берёзками, иссечёнными осколками зубастых и жадных моих поцелуев.


-Кажи! Кажи, падлюка! - мышцы на твоей длинной шее атрофировались и голова прекрасная мотыляется под ударами моих ладоней по щекам, как флюгер под порывами ветра.

-Шльондра! Йобана паскудна шльондра! - глаза твои переворачиваются белками вперёд и ты, как и я, по другую грань реальности шагнула. Уже потом, завтра, ты расскажешь мне, что ругательный, резкий и наглый разговор на украинском заводит тебя, как кривой стартер - вручную.

Ты не понимаешь этих слов, но точно суть улавливаешь по интонациям и схожести братских языков. Это недопонимание, наряду с ясностью настроя моих намерений, настоящую бурю желаний у тебя вызвало и ты не могла им не поддаться. А я поправлял на голове кепку с тризубом, расстреливал твои груди из шмайсера и затаскивал в подземный схрон для изнасилования с особой жестокостью группой лиц по взаимному согласию...

А потом мы лежали на грязном, набитой соломой и клопами матрасе в крыивке, обнявшись петлями замкнувшей ноль на фазу проводки нервных окончаний, и плакали от того, что там, на Украине, нельзя размотать клубки противоречий так, как сделали это мы - запросто, без ударов по инфраструктуре и реактивных систем залпового огня.

Я целовал твои слёзы, называл коханою и обещал заплести ризноколёрови стричкы в причёску, а ты утирала тонкими пальцами мои и обещала, що всэ будэ добрэ.

Ты клала мне голову на плечо, нырнув носом в подмышку, а я расчёсывал пятернёй твои густые волосы и никак не мог налюбоваться их водопадами, сбегающими сквозь мозолистые мои пальцы.

- А давай заснём с тобой и загадаем, чтоб, когда проснулись, всё оказалось сном и было, как раньше?
- Конечно давай, - это моя мечта голубая и я не могу не согласится.
- А спинку мне погладишь, чтоб я заснула?
- Конечно поглажу, ещё и колыбельную спою.
- А как будет на украинском колыбельная?
- Колыскова.

КОЛИСКОВА

Твій батько - мольфар, мати - квітка чарівна
Крокуєш по хмарах, красива і дивна
Зігрію в долонях, сховаю під серце
Без тебе воно мовчить і не бьється

То є твої сльози на маковім полі
Червонії краплі розлуки і болі
Та ти не журися, я їх позбираю
Й під серцем складу, бо воно не співає

То твої думки - диво-птахи лелеки
Ти поруч і разом далеко-далеко
І щоб ти думками не йшла по шклу боса
Я серце вплету тобі стрічками в коси...

Ти наворожи і нехай мні насниться,
Як ми біжимо вдвох у полі пшениці
І небо сміється, і сонце радіє
І серце у грудях співає і мліє

І серце тремтіло, і пісня лунає,
Як я тебе, мила, безмежно кохаю
Заплющуй же очі свої волошкові
Я буду співати тобі колискову...