— “Что-то не в порядке в Датском королевстве, ” — задумчиво произнёс Душеприказчик Тепеш, глядя на экран, где Фея Динь Динь летела в состоянии клинического Ахуййя, развивая скорость выше порогаа психиатрического звука.

Он дрочил. Дрочил печально, философски, как будто пытался распутать логико-семантический парадокс между латексными крылышками и психоэмоциональной эрекцией.

Тем временем Грибник, ранее преданный Наргшайке —а та, как известно, олицетворяла собой половой дух фемдом-культа — внезапно перескочил на Бороду. Не на просто бороду, а на Бороду Душеприказчика, густую, как средневековая ересь, пахнущую псалмами и феромонами бедствий. Грибник теперь дрочил на нее, будто это было евангельское откровение: «и возлюбишь Бороду ближнего своего».

В другом углу королевства — а точнее, на стоге сеновалов и обесцененных ценностей — Еля Лоховская стояла с голой жопой. Она повернулась к народу, как к налоговой: вызывающе и без права на отказ. С ней рядом КеррюХрюшка, в шубе из старых обещний поциентов, истерично дрочила на денежные знаки. Причём дрочила с алгоритмом: сначала на 500 евро, потом на двадцатку, а потом уже — на бонусную карту “Пятёрочки”, потому что деньги закончились.

Они визжали:
— «О, обналичьте нас, великие купюры! О, транзакционный экстаз!»

В этот момент где-то в подбрюшье королевства — по легенде, рядом с Министерством Суверенного Маразма — Нафталин (он же Инсулин) дрочил на Торна. Торн был бывшим алхимиком, ныне ведущим телешоу «Шлёпай или терпи». Нафталин дрожал, как инфузория под амфетамином. Он шептал:

— «О, Торн… Удары твоей морали пробуждают мой панкреас…»

Над всей этой симфонией онанистической деструкции парила Фея Динь Динь. Её глаза, полные Ахуййя, отражали трагедию века. В одной руке у неё был микрофон, в другой — фаллоимитатор, из которого она пыталась доить здравый смысл.

Она закричала:

— «Королевство больше не справляется! Все дрочат не туда!»