— Подходи, налетай! Эко-гамно ручной работы! Только сегодня, только для вас! — верещала Еля Лоховская, стоя за прилавком на ярмарке ремёсел в центре Запердяева.

На дощатом прилавке гордо громоздились баночки, обвязанные шпагатом. Этикетки ручной работы кричали:
• “Крафтовое гамно «С ноткой страдания»!”
• “Гамно на шишках!”
• “Авторская партия — Глубинное”!

Каждая баночка была подписана Елиной рукой и стоила как три месячные зарплаты младшего сотрудника Центра Эзотерической Контрацепции.

— Так, а что в составе? — спрашивал жлоб в пуховике на голое тело.
— Самое натуральное! Страдания, неуверенность, переработанный булгур и чуть-чуть обиды на отца!
— А скидочка будет? — гнусно прищурился жлоб.

Торги начались. Жлобы жались кучкой, нюхали баночки, пялились с подозрением.

— А где ГОСТ? — спросил один.
— Это авторская переработка по мотивам детских травм, иди вон у Таньки сосиски купи, раз не ценишь искусство! — взвизгнула Еля.

А в сторонке сидел Зигмунд. Не просто пёс, а пес-философ. Лапы скрещены, взгляд как у Платона перед вылетом в Трою.

Он смотрел на всю эту суету и тяжело вздыхал:
— Лоховская… ну ты и дура.

И в мыслях прокручивал:

Столько хороших продуктов она перевела: хурму, кокосовую стружку, йогурты без сахара, пророщенный овёс… А на выходе снова гамно. И даже не метафорическое — баночное, запаянное, с ценником. А гамно, как известно, как было гамном — так и осталось.

Тут мимо прошёл бог Всех Денег. Он одним глазом скосил на баночки и еле сдержал рвотный рефлекс.

— Ну и ну… Я это говно полгода откачивал из лохопациентов через свой шприц, а она… она его в баночки, да ещё с розмарином?!

А Еля тем временем отдала одну баночку по бартеру: за пластиковый медальон «Заряжено Хрюшкой, Скотный двор N96».

Солнце клонилось к закату. Жлобы медленно расползались, кто с баночкой, кто с душевной травмой.

— Ну и бизнес, — пробормотал Зигмунд и отписался от Ели в Телеге.