В городе К., где улицы воняли плесенью, а фонари мигали, словно насмехались, жила Еля Лоховская. Ей было то ли тридцать три, то ли вечность. Психолог с дипломом, по совместительству Госпожа и ярая противница халявщиков; она носила шляпку, которая делала её похожей на экспонат из музея забытых мод. Каждое утро, в пять, Еля брала коробку «Птичьего молока» — купленную по ошибке на распродаже просрочки, но ставшую её крестом — и шла в парк, где тени были гуще людей.

Там, на лавочках, спали бомжи — её «друзья», чьи лица сливались в маску безнадёжности. «Угощайтесь», — говорила Еля, протягивая конфеты с улыбкой, которая казалась ей доброй, но пугала прохожих. Одни брали сладости, другие отворачивались, боясь подвоха. Старик на скамейке смотрел мутно, сжимая рваную газету. Еля оставила конфеты и убежала, но, обернувшись, увидела, как он ест. Женщина на ступеньках парикмахерской бормотала про электричку, приняла коробку и, кажется, заплакала. Или Еле показалось.

Дома, в пустоте, замаскированной под уют, Еля писала посты на сайте, где её звали «Госпожой». Она называла это «плюсами к карме», но слова растворялись в цифровом эфире. Однажды шляпка рассыпалась в руках, как её убеждения. В дверь постучали. Старик, женщина и десятки бомжей стояли с конфетами, найденых на свалке просрочки неподалеку от парка, , их глаза обвиняли: «Ты хотела нас спасти, но кто спасёт тебя?»

Еля закрыла дверь, но стук звучал в голове. Она продолжала раздавать конфеты, видя в глазах бомжей своё отражение — женщины, чья доброта стала частью их отчаяния. Город К. подмигивал фонарями, зная, что выхода нет.