Ах, прошло 35 лет с того рокового дня, когда мир раскололся надвое, как треснувший эскимо на палочке! Но Еля Лоховская, вечная 33-летняя дева (да-да, время для неё остановилось в том самом моменте, когда она осознала свою лоховатость – ведь годы не властны над истинной обидой!), всё ещё корчилась в агонии воспоминаний. О, как она помнила! Помнила каждый чёртов атом той несправедливости, что обрушилась на её нежную душу, словно цунами из растаявшего пломбира!

Представьте себе: год 1990-й, или какой там был, – Суходрищенка, эта жалкая дыра на карте, где даже коровы срут с выражением вселенской скуки, а люди рождаются уже с дипломом "профессионального неудачника". Ваня, этот десятиклассный "принц" с прыщами размером с вишню и амбициями, как у мокрой курицы, клялся в любви! О да, он орал на всю деревню: "Еля, моя лохушка любимая, я за тебя жизнь отдам! Я за тебя мороженое куплю – целое ведро, с орехами и шоколадом!" А она, бедная, верила, как последняя идиотка, хлопая ресницами, густыми от слёз и пыли с полей.

И вот кульминация! Они идут по главной "улице" Суходрищенки – той, где асфальт кончается через три метра и начинается болото из коровьего навоза. Перед ними – ларек "Мороженое от тёти Зины", где эскимо стоит копейки, дешевле, чем совесть Вани. Он смотрит на неё глазами, полными "любви" (а на деле – полными жадности, ведь в кармане у него звенели три копейки от продажи пустых бутылок). "Купи, Ванюша, купи!" – пищит Еля, уже представляя, как холодная сладость тает на языке, смывая вкус её убогой жизни.

Но нет! Этот подлый гад, этот предатель человечества, этот Ваня-Суходрищенский-Жмотус Максимус, вдруг бормочет: "Эээ, Ель, а давай потом? У меня... эээ... монеты дома забыл!" Забыл, сукин сын! А клялся-то! Клялся в любви, а на деле даже на жалкий рожок не расщедрился! Вместо мороженого – пустые обещания, растаявшие быстрее, чем лёд на солнце Суходрищенки. Еля стояла там, как замороженная статуя обиды, а Ваня ушёл, посвистывая, жрать хлеб с солью у бабки.

Прошли годы – 35 целых лет! Мир изменился: упал Берлинская стена, взлетели биткоины, люди на Марс полетели. А Еля? Еля Лоховская, застрявшая в своих 33-х (потому что после той трагедии она отказалась стареть, питаясь исключительно ненавистью и воображаемым мороженым), сидит в своей хрущёвке, обклеенной обоями с узором "Растаявшие Мечты". Она создала музей предательства: на полках – тысячи пустых стаканчиков от мороженого, которые она собирала по помойкам, шепча: "Это могло быть моим!" Она пишет мемуары – "Мороженое, Которого Не Было: Как Ваня Убил Мою Душу", тома в десять, с иллюстрациями прыщавого лица Вани, нарисованными углём от сгоревших надежд.

А Ваня? О, этот мерзавец процветает! Стал мэром Суходрищенки, женился на тёте Зине из ларька, открыл сеть "Мороженое Для Богатых" и теперь жрёт пломбир тоннами, разбрасывая обёртки по улицам. Но Еля не сдаётся! Каждую ночь она проклинает его: "Ваня, гори в аду с твоим некупленным эскимо! Пусть твои зубы слипнутся от несбывшихся клятв!" Она основала секту "Жертвы Несладкой Любви", где адепты голодают, вспоминая свои обиды, и маршируют с плакатами: "Мороженое Или Смерть!"

"Ваня... сука... мороженку... должен..." А Ваня? Он съест лишний рожок и икнёт от смеха.