В далёком царстве абсурда, где небеса были выкрашены в цвет старого носка Василия Ивановича Чапаева, а земля состояла из слипшихся комков нереализованных амбиций, обитала Бохиня Мудрости по имени Рати. Она была величественной фигурой: голова её венчалась короной из переплетённых цитат Сократа и Фрейда, тело облекалось в мантию из энциклопедических страниц, а в руках она держала жезл, который на самом деле был просто сломанным зонтиком от дождя идей. Рати всегда стремилась быть самой умной в любой комнате — будь то пиршественный зал богов или крошечная каморка, где собирались простые смертные, чтобы обсудить, почему хлеб всегда падает маслом вниз.

Но увы, мудрость Рати была подобна мыльному пузырю: блестящая снаружи, пустая внутри и неизбежно лопающаяся в самый неподходящий момент. Однажды, на великом совете богов, где обсуждали, как перехитрить гравитацию, Рати встала и провозгласила: “Я, как истинная бохиня мудрости, знаю, что гравитация — это всего лишь социальный конструкт патриархата! Давайте просто перестанем в неё верить!” Боги рассмеялись, но Рати, в порыве демонстрации, прыгнула с трона, чтобы доказать свою теорию. Вместо полёта она шлёпнулась в огромную лужу грязи, которая, как выяснилось, была не просто грязью, а священным болотом, полным голодных пиявок. Пиявки, привлечённые её “мудростью”, присосались к её мантии и начали цитировать Ницше в обратном порядке, пока Рати не вылезла оттуда, покрытая слоем субстанции, которая пахла как провалившийся экзамен по философии.

Не успела она отряхнуться, как на следующем собрании, где смертные спорили о смысле жизни, Рати ворвалась с криком: “Смысл жизни — в перманентном анализе чужих ошибок! Позвольте мне разобрать ваши жалкие существовании!” Она начала тыкать жезлом в каждого, объявляя: “Ты — жертва инфантильного нарциссизма! А ты — классический случай проекции!” Но в разгар своей тирады она поскользнулась на банановой кожуре (которую сама же и бросила, чтобы “иллюстрировать хаос энтропии”) и упала прямо в чан с гнилым компостом. Компост, оживший от её “мудрости”, превратился в гротескного монстра — гигантскую кучу отбросов с глазами, сделанными из разбитых очков интеллектуалов. Монстр проглотил её жезл и рыгнул эхом: “Экзистенциализм — это когда ты в дерьме, но притворяешься, что это спа-процедура!”

Обиженная до глубины своей божественной души, Рати встала, отряхнула с себя червей и объявила: “Вы все — жалкие ксероксы без оригинальности! Я ухожу, и пусть ваша глупость поглотит вас!” Она развернулась на каблуках (которые были сделаны из стопок непрочитанных книг) и исчезла в тумане, оставив после себя лишь запах пережёванных идей и лёгкий привкус горечи.

Сначала смертные и Сами Боги вздохнули с облегчением — наконец-то тишина без её нравоучений! Но вскоре мир начал рушиться в абсурд. Без Рати комнаты казались пустыми, споры — бессмысленными, а провалы — не такими смешными. “Кто теперь скажет нам, что мы все идиоты?” — жаловались они. “Нам не хватает её мудрости, которая всегда заканчивается в гомне!” В отчаянии они собрались на холме и начали заунывно блеять: “Нас покинула Рати, вернись! Нас покинула Рати, вернись!” Их голоса эхом разносились по долинам, отражаясь от скал и превращаясь в хор отчаяния.

Но Бохиня не возвращалась. Она сидела где-то в своём убежище — пещере, заполненной стопками жалоб и зеркалами, отражающими её собственное величие, — и игнорировала зовы.

Только эхо отзывалось, гулко и насмешливо: “насрати… насрати… насрати…”.
Оно повторялось бесконечно,
В конце концов и само эхо устало и страждущие услышали отзвук: мне тоже … мне тоже… мне тоже…