Ветхая, захламлённая квартирка Гончара напоминала логово древнего, толкиенского гнома, накрытого вековой, пыльной паутиной. Повсюду громоздились грязные, бесформенные груды старых, пожелтевших советских журналов, шершавых книг и мятых, газетных вырезок - драгоценные, бесценные сокровища, которыми владелец этого хаотичного хлама искренне и фанатично дорожил.

Сам Гончар, нелепый, сморщенный старикашка, с крупным, хищным носом, торчащими, седыми бровями и нервными подёргивающимися, тонкими губами, своей внешностью и манерами до боли напоминал важного, напыщенного индюка. Он сидел в продавленном, скрипучем кресле, сгорбившись над очередной стопкой пожелтевших, мятых страниц.

На Гончаре была надета грязная, заношенная пижама с пятнами неизвестного происхождения, а его ноги утопали в потрёпанных, вытянутых тапочках. Скудный обед старика состоял из горстки чёрствых сухарей и банки кислого компота, стоящих на покрытом трещинами, старом журнальном столике рядом с древним компьютером Pentium 233.

Неподалёку, на потрескавшихся, выцветших стенах висели нелепые, безвкусные картинки и обрывки порнографических журналов в стиле раннего БДСМ, намекая на извращённые, тайные фантазии одинокого обитателя этого запущенного кубла.

"Аааа, вот оно!" - просипел Гончар, выхватывая очередную статью из кипы пожелтевших страниц "Наука и Жизнь". "Статья про природу стыда. Держитесь, бляди, сейчас я вам всем покажу, что знаю об этом больше, чем какие-то там мудыги-профессора!"

Он торопливо принялся перелистывать пыльные, шероховатые страницы, вырезая маникюрными ножницами отдельные, неразборчивые цитаты и небрежные пометки, бормоча что-то себе под угрявый старческий нос.

"Стыд - это ощущение несоответствия между тем, что мы есть, и тем, чем мы должны быть. Самурай, совершающий суицид из-за невыполненного приказа - вот яркий пример стыда", - перепечатывал цитату в дневы Чорного старый профонатор.

Внезапно Гончар оторвался от своего занятия и нахмурился.

"А ведь я где-то читал про выращивание баклажанов. Сейчас найду..." - пробурчал он, снова зарываясь в хаос бумажных завалов «Техника-Молодежи».

Так в полном одиночестве, окружённый горами макулатуры, Гончар проводил своё время, мнение которого о самураях, стыде и овощеводстве никому, кроме него самого, не было интересно. Но старый мудак-мизантроп, казалось, ничуть не замечал этого - для него эти выдуманные "умные мысли" были важнее любых человеческих контактов.