После нашей «свадьбы» весной 2008 года он как с цепи сорвался.
Фантазия его, и прежде неутомимая, требовала теперь всё новых выходов.
В июне мы, небольшой компанией, все знатно всаженные, включая водителя,
отправились посетить заброшенный корпус одного известного завода. Компания нам
необходима была в качестве зрителей, и состояла из дра?????а с мёртвыми
глазами, шутливого рыжего вар???а (ему потом дадут 20 лет, причем не за то,
чем он зарабатывал, а за менгелевские эксперименты над некоторыми гостями),
некой мраморноокой художницы, уже дышавшей на ладан, невзирая на юные годы и
бывшего с???ователя с землистым цветом лица, одетого отчего-то в женский
сиреневый летний плащ с надписью «KUKA» на спине.
Мы плыли сквозь дождь, набившись в BMW моего автократора (художница сидела на
коленях у бывшего с???ователя). Я с восхищением оглядывал из окна городские
окрестности, будто бы видел их впервые. Меня переполняло неслыханное счастье,
к моменту нашего вхождения в пределы территории заброшенного заводского корпуса
сменившееся неслыханной жаждой деятельности.
Корпус был впечатляюще огромен, зеленел местами травой и кустами,
проржавленные железные фермы конструкций притягивали взгляд, как магнит. На них
хотелось повеситься, без шуток, mon ami.
Внутри мы столкнулись с граффитчиками, которые убежали, когда один из наших
зрителей для разрядки обстановки достал пистолет и пару раз выстрелил в
воздух.
Немилостивый мой владелец, ловко перекинув веревку через балку одной из ферм,
подвесил меня с помощью вар???а на уровне, достаточном для того, чтобы ему
было удобно совершать намеченные действия.
После подвешивания каждый мой вздох отзывался внутри меня звоном — словно внутри
меня болтался колокол.
Стояла белая ночь, и было потому светло, но свечка, которую с торжественным
видом зажег и держал в руках с???ователь, всё же, видимо, была необходима для
антуража.
Автократор мой, временно отвлекшийся на раскаливание на газовой горелке гвоздя,
чарующе улыбнулся мне и всем присутствующим и приказал:
— Читай! — а в его руке сиял раскаленный гвоздь, светящийся в нежном дымке
полусумрака, как падающая звезда.
Я начал.
— Мы живем, под собою не чуя страны...
Голос мой дрожал, слова не шли на ум, однако я продолжал.
Гвоздь тем временем коснулся кожи.
Запах паленого мяса ударил мне в ноздри, боль ударила по нервам, кажется, до
самых дёсен — и я было закричал, но тут же… стиснул зубы.
— Наши речи за десять шагов не слышны...
Др?????ер и художница калили другие гвозди, подавая их моему несравненному
палачу. Конечно, мои ощущения были бы чище (и много ужаснее), не будь я так
взвинчен д??ой привычного стимулятора. Однако, поверьте, раскаленные гвозди на
коже неплохо чувствуются в любом состоянии, кроме состояния полной потери
сознания.
Он выводил буквы медленно, с любовью, будто вырезал не на мне, а где-то
глубже — прямо в костях, в самой моей памяти.
"Я ТВОЙ" – надпись проявлялась на мне. Тайное всегда становится явным, не
правда ли, mon ami? Галочку над буквой «Й» он выводил особенно
жёстко и долго.
Я тяжело дышал, покрытый крупной испариной, словно росой.
Зрители принялись аплодировать, с???ователь уронил свечку…
Мне казалось, я слышу крики ночных птиц, дивных и страшных, живущих где-то
там, под изъязвленными фермами высоких потолочных сводов. У птиц этих,
вероятно, были прекрасные человеческие головы и чарующие человеческие
голоса.
Художница хлопала и одновременно горько плакала, умоляя моего автократора
поскорее меня развязать.
Рыжий вар??к ухмылялся, залитый рассеянным светом белой ночи, он походил на
эльфийского короля, из любопытства явившегося поглядеть на наши
бесчинства.
А он, мой немилостивый владелец, прижался губами к моему уху, и шепот его
был, пожалуй, горячее того гвоздя:
— Ты — искусство. А искусство должно страдать.
Я закрыл глаза.
Он перерезал веревку, и я рухнул на пол, под ноги зрителям.
Кто-то облил меня шампанским, кто-то продолжал аплодировать.
Шампанское смешалось с моим потом, аплодисменты — с криками несуществующих
птиц, а я — с ним, как мне тогда казалось, навсегда.
Скажи, mon ami, эта ночь была для тебя….счастливой?
