- Да, конечно, ..ох.
- Что такое?
- Просто вспомнила целый сонм мелких грешков.
- Ну об этом Вы "Папочке" расскажете, позже. Спокойной ночи.
В зазеркалье становится тихо. Мир в ожидании рассказа. За окном смешками
обмениваются маленькие феи – подстрекательницы и искусительницы. Буйная зелень
рвется в глаза, когда выглядываешь за створки. Вера причесала внутреннего
нарцисса заранее – и с лёгкой боязнью не понравиться, с лёгкой надеждой на то,
что угадает – бродит от угла письменного стола к окну и обратно.
Один его широкий шаг и три ее мелких. 38 попугаев.
Вера в коротких синих шортиках и белой футболке, она так не одевалась с 14 лет.
Футболка по идее должна быть в пятнах от черешни, но добавлять лишние красные
пятна уже на тело она не намерена – неаккуратность Папочка считает восьмым
смертным грехом – поэтому просто забыла погладить, какая разница.
В такие минуты Вера без привычных въевшихся в ее глаза лихости и задора
понимает, что, кажется, совсем не хочет порки. Она мечтала о шлепках три
недели назад; выгибалась на кровати, подставляясь в сонном мороке под ремень и
ротанг, - две, а с неделю перестала хотеть.
Неделю назад все, что она хотела, от злости и одиночества, это отвесить ему
пощёчину.
- Я никогда никого не хотела ударить так сильно, - говорила она в слезах в
алкогольном трипе – подругам, коллегам-нижним в клубе по чуть иным интересам и
терапевту. - Верите? Я своих нижних не хотела так ударить. Дело не в трусости.
Дело в том, что даже если он подставит щёку, я не смогу.
Сейчас прошла неделя и больше 12 лет.
Вере 14, 5.
На Вере чуть не сваливающиеся с бедер шортики и короткая майка, оголяющая
впалый ( не могла есть последние дни) живот.
Вера ждёт Папочку из ванной, в ванной шумит вода.
Главный онтологический вопрос на данный момент – розги или щётка?
Когда Папочка выходит, и Вера в очередной раз поражается тому, как меняется
выражение его глаз и лица – глаза строгие, но ласковые, а лицо
сосредоточенное, но мягкое, без колкости, у него тот же твердый подбородок,
те же выразительне скулы – но он другой, он другой, Вера любит его в эти
маленькие интимные моменты и только за них так, что трясется от стыда за свои
прошлонедельные мысли. Когда он выходит, у него нет в руке прутьев, и оно в
общем хуже.
Потому что от близости, сопровождающую щётку, Вера начинает визжать сразу без
предупреждения.
Невозможно терпеть спокойно не абстракцию на расстоянии ременной петли, а
настоящего живого человека, на чьих коленях ты лежишь.
Но пока все тихо. Пока феи за окном отчётливо ржут, подсказывая Вере путь в
квесте «кто кого психологически размажет». Она сидит на столе,
болтая ногами, во рту чупа-чупс – дышит зеленым яблоком,
«подростковыми» конфетными духами, свежестью, кошаком поворачивает
голову вслед папочкиным движениям.
Он молчит впервые за их встречи. Не допрашивает, не читает нотации, не
подталкивает Веру к нужным решениям.
У нее на загривке встают крохотные волоски, и жутко начинают чесаться царапины
– от падения с квадроцикла. Нет, стоп, какой квадрик, ей 14, значит
велосипед.
Вера очень хочется почесать царапины, спросить Папочку, почему он так
молчалив, перестать выгибаться, перестать быть взрослой.
- Будешь рассказывать?- он садится напротив нее, сразу на кровать.
Она мотает головой.
- Тебе надо было сразу взять меня за ухо, толкнуть в угол, «руки за
голову», оголить, пока ты…готовишься.
- Тебе надо было не доводить меня до состояния, когда я хочу тебя ударить. У
меня дрожала ладонь. В меня в том клубе были влюблены даже те нижние, кто
вообще Верхний. А я не могла их видеть. Я думала только о том, как тебя
ударить. Не доказать правоту, не лечить, не поставить на колени – какие
глупые, доминантские замашки. Но ударить.
- Тебе надо было понять до, кого ты вырастил. Не двигайся только сейчас, я
почти решилась.
Вера молчит, перекатывает языком леденец из одного края рта в другой.
Облизывает припухшие губы, давит на сексуальность. Это очень просто – когда
тебе по жизни четырнадцать.
Когда ты виснешь на мальчиках, не потому что хочешь их, а потому что можно их
целовать, и они в ответ будут целовать неприятно, но терпимо. Их можно
обнимать, забираться к ним на колени, чувствовать тепло. Их жадные
прикосновения переживаемы ради тепла. Суррогатного – настоящее накрывает от
папочкиных объятий.
Когда ты куришь, потому что так красиво ведут себя зрелые дамы, у дам цепкие
затягивающие зрачки, и они глубоко несчастны. А ещё после одной даже сигареты
Папочка выдерет так, что неделю буквально будешь спать на животе, не смея
смазать синяки из-за его запрета. И ещё неделю можно будет питаться
воспоминаниями о том, каким неумолимым он бывает.
Когда пробуешь алкоголь и совсем тайно травку – совсем чуть-чуть, прихода не
случается -- приход от стыдной позы, когда он сжимает твою голову коленями во
время порки ремнем, от боли, потому что своими коленями опираешься на горох,
от унижения с вставленным имбирём, --такой, что любителям косяков и не
снится.
Это очень просто – не хотеть, бояться наказания, когда тебе 14 по жизни.
- Будешь, - повторяет Папочка утвердительно, тихо, но в глазах у него
плавится лед.
Она делает три шага вперёд, 38 попугаев цветными пятнами мельтешат на стене
напротив.
Вера встаёт между его ног, даже так она лишь вровень с ним.
Закатывает глаза, пожимает плечами, облизывает губы, ведёт себя как человек,
которому абсолютно наплевательски наплевать.
- Я хотела тебя ударить.
- Неужели?
- Вот так.
Она поднимает ладонь, он даже тогда не убирает щёку.
И зеркала бьются, когда она дотрагивается губами до его щеки, в лёгкой щетине
– знакомой, близкой, папочкиной, в мире просыпаются звуки, феи едва успевают
сбежать от газонокосильщика, Вера через секунду оказывается со спущенными
штанишками поперек папочкиных колен, впереди у них часы раскаяния (ее) и
нежности (его), сонмы грешков бабочками и попугаями лепятся на стене –
отражаясь от горящей всеми оттенками алого кожи.
Вера кричит от того, что, оказывается, она – настоящая, что Папочка не
абстракция, а вполне себе жив, осязаем (особенно с щёткой и ремнем), полон
сил для ее воспитания.
Выплакивает магическую формулу «не буду, не буду, не буду».
Вертится как на горячей сковородке, сначала порки, а потом – некомфорта,
успела забыть, насколько она всё-таки узкая и тесная для Папочки, и лежит
потом урчащим котенком, головой на его бедре, наблюдая как льдинки медленно
собираются в его глазах – от радужки к зрачку, сковывая "Папочку" льдом.
- Спокойной ночи.
https://m.bdsmpeople.live/blog/101000251354/post243491/
