|
|
Георгий, спасибо. Прежде всего за ведение дискуссии. Вы, в общем не так и
ошиблись в оценке... гм... ))) Излишний романтизм присутствует, более того,
изгонять его не собираюсь - не злой дух, чай. Просто мой образ жизни так или
иначе предполагает его наличие. Ну и любимые книги - заодно. Думаю, что жить
иначе мне будет просто.. не выносимо скучно.
А по поводу мата.. когда-то занималась доскональным изучением происхождения.И из
обычного интереса, и чтобы иметь аргументы для тех, кто любит на нем
поговорить. И просто потому, что да - часть русского языка. Наиболее полной и
интересной показалась статья В.Ю. Михайлина, вышедшая в 2000 г. в "Новом
литературном обозрении", № 43 "Русский мат как мужской обсценный код: проблема
происхождения и эволюция статуса". Там рассматриваются и другие исследования,
да и вообще все кажется очень логичным и не голословным. Если интересно - могу
подкинуть текстик. Цитировать сложно 40 страниц все ж... по этому дальше читайте
только если очень хочется )))) предупреждаю - это выдерганные из разных частей
текста цитаты, понять которые можно... но без остального текста логика таки
страдает:
…Исходный вид ключевой для современного русского мата формулы (.. твою мать из
пёс .. твою мать), как представляется, не вызывает возражений среди
современных исследователей русских обсценных речевых практик. После базовых
статей Б.А. Успенского, опубликованных затем в «Избранных трудах» в качестве
одной фундаментальной работы, этот тезис, вроде бы, никем всерьез не
оспаривался. Однако, выстроенная Б.А. Успенским система доказательств,
приводящая в итоге к ключевой для этого автора гипотезе о происхождении и этапах
становления русского мата, нуждается, на мой взгляд, в серьезной
корректировке.
Напомню вкратце, о чем идет речь. Б.А. Успенский выводит исходную формулу из
отразившегося в различных мифологических системах брака Бога Неба (или
Громовержца) и Матери-Земли, с последующей травестийной заменой Громовержца на
его извечного противника, хтоническое божество, принявшее обличие пса, а
затем с заменой Матери-Земли на мать собеседника. Впоследствии, в результате
редукции исходной формулы, происходит переосмысление субъекта действия и,
поскольку глагольная форма ёб может соответствовать любому лицу единственного
числа, имеет место замена третьего лица (пёс) на первое…
…Мат есть непременная принадлежность всякого чисто мужского коллектива, в
женскую же среду мат начал проникать сравнительно недавно, а практика матерного
говорения в смешанных, муже-женских коллективах и вовсе есть завоевание
последних двух или трех десятилетий (речь не идет о практиках, имеющих то или
иное отношение к ритуалу). Фактически каждый исследователь, занимавшийся данной
темой, непременно отмечал эту особенность…
…Следовательно, поиск гипотетических ритуальных моделей можно с самого начала
сузить сферой чисто мужской ритуальности. Второе существенно важное замечание –
всякая основанная на табуистических практиках магия непременно имеет жесткую
территориальную обусловленность (причем территория здесь также понимается не
столько в топографическом, сколько в магическом плане ). То, что можно и
должно делать в лесу, зачастую является предметом строгого табуистического
запрета на территории деревни, а тем более в поле действия домашней магии.
Следовательно, сфера нашего поиска имеет быть сужена не только исходя из
социально-половой принадлежности носителей соответствующих речевых практик, но
и исходя из территориально-магической привязанности этих практик.
Вопрос: какие магические территории могли и должны были считаться чисто
мужскими, противопоставляясь по этому признаку территориям «женским» или
«общим», и являя тем самым основания для табуистических запретов?...
Территорией чисто мужской, исключающей всякое «законное» женское присутствие,
практически во всех известных культурах всегда были территории охотничья и
воинская – то есть территории либо неосвоенной, но знакомой природы, отношения
с которой выстраиваются на договорных и паритетных началах (охота), либо
природы откровенно чужой, хтонической и магически враждебной (война).
…Следующий вопрос – можем ли мы найти какие-то основания для особой роли именно
пса (или волка, магически с псом совместимого) и именно на этой территории,
основания, которые дали бы нам возможность возводить нынешнюю «маскулинность»
мата к древним мужским ритуалам?..
За ответом далеко ходить не нужно – если только позволить себе сместиться из
области филолого-культурологических штудий в область этнографии и антропологии.
Дело в том, что для всего индо-европейского ареала, от кельтов до индоиранцев
и от германцев до греков и римлян (а также для многих других,
не-индоевропейских народов), давным-давно доказано существование воинских
мужских союзов, члены которых не только называли, но и считали себя именно
псами/волками. В своей, снабженной весьма представительной библиографией по
интересующему нас вопросу, работе с показательным названием «Воины-псы. Мужские
союзы и скифские вторжения в Переднюю Азию» А.И. Иванчик пишет:
«Мужские союзы и связанные с ними ритуалы и мифы хорошо изучены для германской,
индоиранской, греческой, латинской и кельтской, а также балто-славянской
традиций. В результате проведенных исследований установлена огромная роль,
которую играл в мужских союзах образ пса-волка. Покровитель мужского союза,
бог-воитель, почитался именно в этом образе, однако для нас гораздо важнее,
что все члены союза также считались псами-волками. Инициация молодых воинов
состояла в их магическом превращении в волков (обряд происходил с применением
наркотических или опьяняющих веществ), которые должны были некоторое время жить
вдали от поселений «волчьей» жизнью, т.е. воюя и грабя. Особенно хорошо этот
обычай сохранился в спартанских криптиях; совершенно аналогичную инициацию в
качестве волка-убийцы и грабителя проходит, прежде чем стать полноценным
воином, и молодой Синфьотли в саге о Вольсунгах. Инициация ирландского героя
Кухулина, в результате которой он обрел свое имя, означающее «Пес Кулана»
(смена имени обычна при инициациях) состояла в том, что он исполнял при
божественном кузнеце Кулане обязанности сторожевого пса, т.е. сам превращался в
него. С этим можно сравнить осетинский нартовский сюжет о превращении Урызмага в
пса и участие небесного кузнеца в закаливании нартовских героев. Очевидно, с
тем же представлением связана индоевропейская правовая формула, согласно
которой совершивший убийство человек «становится» волком из которой потом
развились закрепленные за этим словом значения «человек вне закона,
преступник», придающие ему пейоративный оттенок».
Примеры на данную тему можно множить едва ли не до бесконечности, начиная с
Ромула, основавшего чисто мужской (юношеский) и разбойничий город Рим, и
кончая ирландской эпической традицией, где, во-первых, Кухулин отнюдь не
единственный персонаж, в чьем воинском имени содержится корень ку («пес»), а,
во-вторых, практики различных воинских (и юношеских воинских!) союзов,
инициаций, своеобразных табуистических систем (гейсов) и т.д. разнообразны
невероятно. Напомню также о статистически невероятном обилии в Европе и в России
«волчьих» имен и фамилий. Действительно, Волковых в России в несколько раз
больше, чем, к примеру, Медведевых, хотя медведь и считается традиционным
национальным символом. А если к Волковым добавить еще и Бирюковых с Одинцовыми,
статистика станет еще более показательной. Немалый интерес в этой связи
представляют также и общеиндоевропейские сюжеты, связанные с ликантропией –
причем вервольфами имеют обыкновение становиться исключительно мужчины…
…Таким образом, песий/волчий статус является исходно амбивалентным с точки
зрения как его носителей, так и всего культурного сообщества, маргинальной
частью которого является соответствующая поло-возростная группа. С одной
стороны, принадлежность к «людям-псам» или «людям-волкам» есть непременная
стадия развития и становления всякого взрослого мужчины, предшествующая
«полноправному», «зрелому» возрастному статусу, обрамляющая и предваряющая
инициационные испытания и сама – в широком смысле слова – являющая собой
инициацию. Как таковая она не может не носить определенных положительных
коннотаций, связанных в первую очередь с молодостью, силой, агрессивностью и
постоянной боеготовностью, а также с особого рода «божественной озаренностью»,
«боевым бешенством», презрением и готовностью к смерти и к боли, как
непременными атрибутами маскулинности, положительно маркированными культурной
традицией и желательными во всяком взрослом мужчине инвариантными нормативами
поведения.
С другой стороны, данные стереотипы поведения для взрослых мужчин являются
территориально и магически обусловленными, и рассматриваются как однозначно
положительные только на вполне определенной воинской/охотничьей территории
«Дикого Поля»; проявление же данных поведенческих аттитюдов на «магически
чужеродной» территории совместного проживания чревато нарушением действующих
здесь правил и – как крайняя возможность – лишением более высокого мужского
статуса.
Соответственно, признаки «волчьего» поведения, в том числе и речевого, могут
маркировать действующее или говорящее лицо как положительно, так и
отрицательно. В территориально-магической ситуации «Дикого Поля» демонстрация
«волчьих» манер или «волчьего» речевого поведения, несомненно, имеет целью
повысить статус говорящего/действующего лица. Подобная ситуация может иметь
место не только на реальной «волчьей» территории. Магически «выгороженная» из
обычного культурного пространства территория праздника также допускает, а
зачастую и подразумевает неприемлемые в обычных условиях поведенческие
стереотипы, и демонстрация откровенно, «запредельно» маскулинного,
табуированного в обыденной жизни поведения, будучи обусловлена и ограничена
ритуалом, может играть положительную, благотворную, и даже сакральную,
благословляющую роль. Также и в конфликтной ситуации (мужчина-мужчина),
участники которой остро нуждаются в адекватных способах магического «подавления»
соперника, нормы «культурного» общежития вполне могут отойти на задний план,
освободив место привычным формам демонстрации агрессии в ее «неприкрытом»,
«волчьем» виде…
Вернемся теперь к ключевой для русского мата формуле. Фраза пес .. твою мать
именно и являет собой, на мой взгляд, формулу магического «уничтожения»
оппонента, ибо, с точки зрения территориально-магических коннотаций смысл ее
сводится к следующему:
Мать оппонента была осквернена псом – причем разница между воином-псом и
животным рода canis здесь не просто не существенна. Ее не существует.
Следовательно, оппонент нечист, проклят и – фактически – уже мертв сразу по
трем позициям. Во-первых, его отец не был человеком, а сын хтонического
существа сам есть существо хтоническое. Во-вторых, мать оппонента самим
магическим актом коитуса с псом утрачивает право называться женщиной и
становится сукой. Оппонент, тем самым, приобретает формульный титул сукин сын,
также указывающий на его хтоническое происхождение и не-человеческий статус. В
третьих, само пространство, на котором был возможен подобный коитус, в силу
свершившегося факта не может быть «нормальным», магически положительно
маркированным пространством для зачатия человеческого ребенка, а является по
сути «Диким Полем», то есть пространством маргинальным, хтоническим и, как
таковое, противоположным «правильному», домашнему прокреативному
пространству.
Отсюда, кстати, и другая формула, смысловой аналог формулы сукин сын: блядин
сын. Формула, вышедшая из употребления в современном русском языке, но имеющая
массу аналогов в иных индоевропейских (и не только индоевропейских) языках –
вроде испанского hijo de puta. Русское слово блядь произведено от глагола со
значением блудить, блуждать, причем оба эти смысла исходно параллельны.
Блудница есть именно заблудившаяся женщина, женщина, попавшая на территорию,
магически несовместимую с традиционными родовыми женскими статусами. Мать,
жена, сестра, дочь – суть статусы сакрализованные как во внутреннем (общем),
так и в промежуточном (женском, «садово-огородном», прокреативном) кругах
бытия. Оскорбление, нанесенное «статусной» женщине карается не менее, а
зачастую и более сурово, чем оскорбление нанесенное статусному мужчине. Однако,
женщина, попавшая на маргинальную, охотничье-воинскую территорию без
сопровождения родственников-мужчин есть именно женщина заблудшая, блудящая,
гулящая и т.д., вне зависимости от тех обстоятельств, по которым она туда
попала. Она лишается всех и всяческих территориально обусловленных магических
(статусных) оберегов и становится законной добычей любого пса. Она – сука. Она –
блядь. Итак, оппонент не является человеком ни по отцу, ни по матери, ни по
месту и обстоятельствам зачатия.
Таким образом, оппонент трижды проклят в результате произнесения
одной-единственной магической формулы – достигнута высшая в магическом смысле
компрессия, поскольку число три само по себе магично и традиционно отвечает за
три основные космические сферы – небесную, земную и подземную.
…Выскажу предположение, что «матерная лая» была изначально неким территориально
привязанным кодом, не имеющим обязательных инвективных коннотаций, но резко
табуированным в иных, «человеческих» магических зонах. Вследствие этого не
только существующие на мате сильные магические проклятия, но и сами
«неуместные» разговорные практики приобретают в этих зонах выраженные
инвективные коннотации – в силу чужеродности, и, следовательно,
деструктивности и без того деструктивной «песьей» магии вне «положенного» ей
пространства (в ранних, магически ориентированных сообществах), или хотя бы в
силу того что она просто «оскорбляет слух» (в сообществах более поздних,
ориентированных на утратившие первоначальный магический смысл социальные табу).
В таком случае обозначения конкретных частей тела, которые сами по себе не
должны быть табуированы ни в земледельческом, ни в скотоводческом обществе,
чье процветание изначально основано именно на прокреативной магии (фаллические и
родственные культы плодородия) должны приобретать табуистический статус в том и
только в том случае, если они напрямую ассоциируются с выраженной в ключевой
матерной формуле ситуацией. Например глагол е..ть обозначает коитус не между
мужчиной и женщиной, а между псом и сукой (напомню, что воины-псы не только
назывались этим именем, но с магистической точки зрения являлись таковыми). То
есть употребление соответствующих терминов применительно к собственно
человеческим реалиям носит не назывной, но кодовый характер, передавая в
первую очередь вполне конкретный «волчий» аттитюд. Данная особенность характерна
вообще для всякого «матерного говорения» и рассматривается в данном контексте
как одна из основных его характеристик.
Действительно, вплоть до сегодняшнего дня на мате не ругаются, на мате
говорят. Из огромного количества лексических и грамматических форм, производных
от трех основных продуцентных для русского мата и нескольких «вспомогательных» в
плане словообразования корней, лишь ничтожно малое количество (причем в
основном – существительных) приходится на смысловые инвективы.
В своем исходном виде мат был жестко привязан к маргинальной культурной зоне,
ко всем относящимся к ней материальным и нематериальным магическим объектам, к
принятым в ее пределах способам поведения и системе отношений как внутри «стаи»,
так и между членами «стаи» и посторонними. «Песья лая» была своего рода
бессознательной имитацией одной из сторон более ранней стадии развития
собственно «человеческого» языка – комплексом вытесненных на периферию
архаических охотничьих/воинских речевых практик…
|
