Немного чернухи вам в ленту.
Николас, Дэнни, Джон и Марк, я помню о вас. На самом-то деле вас зовут Коля, Денис, Ваня и, как ни странно, Марк, но мне так прикольнее, а вам вообще все равно, поскольку вас давно уже нет в живых.

В детстве я была маленькой, угловатой девочкой, которая страшно стеснялась себя. Это довольно хреново, чувствовать себя какой-то странной, не похожей на других. Сейчас непохожесть в тренде, а тогда… Тогда нужно было быть как все. Поэтому когда девочка превратилась в подростка, она, то есть я, начала бухать.

На короткое время это помогало мне почувствовать себя нормальной, однако требовалось что-то посильнее, и героин казался отличным выбором. Мне как раз исполнилось 17, и я погрузилась во “взрослую жизнь”.

Первые дозы приносили чувство эйфории и любви, а главное - ощущение того, что ты не одинока, что весь мир шагает с тобой в ногу, а потом подхватывает тебя на руки, и несет навстречу счастью. Но потом, когда отпускало, жёсткая реальность наносила свой коронный удар доской в морду плашмя, и все становилось в разы хуже. А через какое-то время “розовый торч” первых героиновых оргазмов сошел на нет, и вот она я. На дне отчаяния, страха и одиночества. Тогда я решила, что только “хмурый” делает из меня нормального человека, пусть и ненадолго. Я набрала побольше воздуха в легкие, и нырнула в беспросветный семилетний ад.

Николас, Дэнни, Джон и Марк, я помню о вас.

Вокруг меня постоянно кто-то умирал. Передозы, инфаркты, колеса автомобилей. Раз в три, а то и в две недели. И каждый раз я думала - а кто же следующий? Может быть, я? Хорошо бы. Потому что жить было куда страшней, чем умереть.

Николас загнулся от передоза. Он вообще всегда был как ребенок, с пушистыми белыми ресницами и немного удивленным выражением лица. Его нашли в подвале соседнего дома, лицо его было покрыто множеством мелких укусов - в наших подвалах всегда было полно крыс.

Дэнни, рыжий Дэнни, который так красиво умел петь “Child in time”, пропал. Его искали, конечно, но без особенного усердия, справедливо полагая, что гниет Дэнни где-нибудь в канализационном люке на окраине города.

Джон и Марк повесились С разницей в неделю. Мать Марка сошла с ума, когда придя с работы домой увидела ноги сына на уровне собственных глаз.

Николас, Дэнни, Джон и Марк, я помню о вас. И отправилась бы следом, если бы мне хватило смелости. Или не вмешалось нечто, что потом я назову Провидением. Или Божьим Промыслом. Или еще как-нибудь, потому что в везение я не верю. Торчкам везение не по карману. И не по карме.

Моя сестра, как и я сидевшая на героине вот уже который год, решила соскочить. И чтобы я не мешала ее планам, слила меня маме, которая, к слову, ничего не знала.

Меня отправили на какие-то курсы групповой терапии, к психологу, и еще хрен знает куда -- да меня бы записали к самому черту на прием, если бы он сам не торчал. И мало помалу я начала выбираться из этой героиновой трясины. Плотно подсев на бухач.

И наверное я бы в конце концов загнулась от цирроза, или от чего там дохнут обычные алкоголики, но и этому не суждено было сбыться. Потому что у меня случилась задержка.

Я смотрела на эти две полоски, и не верила. Потом я плакала навзрыд, снова не верила, и снова плакала до тех пор, пока не кончились слезы. А потом всё.

С тех пор прошло двести пятьдесят месяцев. Двести пятьдесят месяцев чистого, ясного сознания, которого не касался ни алкоголь, ни тем более наркотики, какое бы дерьмо со мной не происходило. И я благодарна Божьему Промыслу, или Провидению, или я не знаю чему еще за каждую минуту в этих двухстах пятидесяти месяцах.

И еще.

Николас, Дэнни, Джон и Марк... все это время я помню о вас.