"Как только он сделал
попытку обхватить ее снизу, она окончательно согнала с себя сонливость и
закатила ему здоровенную оплеуху. Ничего не ответив, он встал и, громко
сопя, спрятался за портьеру, а когда вышел оттуда, оказалось, что глаза его
отнюдь не мечут испепеляющие взоры, больше того, они полны страха и темного
желания... Тут последние колебания Густы рассеялись. Она встала: разнузданно
вихляя бедрами, она сама метнула молнии испепеляющих взоров и, повелительно
тыча пальцем-сосиской в пол, прошипела:
- На колени, жалкий раб!
И Дидерих подчинился ее требованию! В неслыханном, фантастическом
ниспровержении всех законов Густе дозволялось приказывать:
- Преклонись перед моей божественной особой!
И он, лежа на спине, покорно сносил ее пинки в живот. Правда, в разгаре
своей деятельности она вдруг остановилась и спросила просто и деловито, без
жестокого пафоса:
- Хватит с тебя?
Дидерих не шевелился. Тогда она мгновенно опять превратилась в
повелительницу.
- Я государыня, а ты верноподданный, - выразительно заговорила она. -
Встать! Марш! - И, подталкивая Дидериха своими пухлыми, в ямочках,
кулачками, она погнала его перед собой в супружескую спальню.
- Это еще только цветочки! - пообещала она, но Дидериху удалось
вывернуться и погасить свет.
В темноте он с замиранием сердца слышал, как Густа где-то у него за
спиной обзывает его не очень пристойными словами. Немного позже - она,
наверно, уже спала - он, все еще ожидая эксцессов, на четвереньках вполз в
нишу и спрятался за бронзового кайзера...
Наутро после таких ночных фантазий Дидерих неизменно требовал книгу
домашних расходов, и горе Густе, если счета не сходились. Грозным разносом в
присутствии всей прислуги он решительно рассеивал в ней какие бы то ни было
иллюзии насчет ее кратковременной власти, если воспоминания о ней еще
теплились в ее душе. Авторитет и традиции вновь торжествовали. Пускались в
ход и другие средства, чтобы перевес в супружеских отношениях не был на
стороне Густы." (Верноподданный ТомасМанн)