…Старик с трудом засыпал. Ворочался на измятой, несвежей, влажной от пота простыне, смотрел открытыми глазами на потолок и равнодушно провожал взглядом таракана, бегущего по потолку.

Потом проваливался, как в омут, в черный короткий сон. Он боялся этих снов. Во сне к нему всегда приходил ласковый, пахнущий луком, потом и вчерашним перегаром, Кум.

Он всегда улыбался, ничего не говорил и жилистыми, хищно-мощными руками, с толстыми, как ракушки ногтями, скручивал в оплетку шнур от лампы.

Иван Денисович даже во сне поджимался, закрывал голову руками, ему не хватало воздуха. Он знал ЧТО сейчас будет.
Рубцы от скрученного жгута всегда горели. Горели как ошпаренные. Кум хохотал и бил, хохотал и бил.
Старик пытался закрыть бедра, но тогда удары доставались голове.
Он просыпался в липком поту, и пробуждение его было ужасным избавлением, от еще более страшной муки ночного кошмара.
Сердце билось в грудной клетке судорожной, агонизирующей птицей, захлебывающимися ударами и в уголках глаз стояли льдинками, невыплаканные за ночь слезы боли.

Мочевой пузырь после сна всегда был полон и давил, давил сигнально.
Желто-прозрачная струйка била солнечными брызгами в щербатый фаянс и вместе с ней уходила, истекала, затухала вечная боль.
Иван Денисович понимал, что больше он не сможет заснуть, и зажигал спиртовку.
На нее он ставил маленькую джезвейку с мятыми боками и смотрел выпуклыми, рачьими глазами на синее пламя.
Когда вода вскипала ключом, он ловко перехватывал рукоятку, нечувствительной к горячему, рукой и заваривал себе дегтярный чай в эмалированной кружке.

У него еще был сыр, твердый как пластмасса. Сыр и сахар. И даже ломкие листики мацы, превратившиеся в труху в целлофановом пакете и три сигареты. А больше не нужно ничего. Совсем ничего.

Это все ему дала старуха соседка.
Толстая усатая еврейка, сидевшая целыми днями на улице и грустно, как старая черепаха, смотрящая куда то за горизонт.
Через неделю после приезда Ивана Денисовича, она молча зашла к нему, распространяя шлейф запахов сложной кухни, в комнатку, похожую на пачку сигарет, посмотрела на него и вышла, шаркая ногами в ковровых тапках.

Через некоторое время, она принесла сыр, мацу, сигареты и чай в бумажном кульке.
-- Изе больше не нужно, он устал жить. Мы приехали, он подумал и решил уехать еще дальше. Совсем далеко.
Иван Денисович ничего не сказал, он смотрел на нее и мысли в голове были похожи на маленький ручей. Ленивые и скудные. Главное утихала боль, которая всегда приходила во сне, всегда, каждый день.

Скоро будет солнце. Это было всегда страшно. Оно было безжалостно к Ивану Денисовичу. Ему казалось, что рубцы его от плетки Кума, загораются жестоким продольным огнем под этим солнцем.

Город Яростного Солнца начинал свою, не совсем ему понятную, жизнь.
Гортанные голоса. Девчонки в форме с автоматами. Кучки мужчин, оживленно-бурлящие в своих хитросплетенных беседах.
Его выдавали глаза. Они были пустые, как осенняя грязная лужа.
Из них ушло, ушло то, что даже есть в глазах коровы.
Смысл.
Вкус к жизни, которым так был богат новый день в Городе Яростного Солнца.
Еще один день. Пустой день сломанной жизни……