Начиналось по разному.
Однажды, когда, сняв пальто, она хотела пройти в комнату, он не пустил ее и
предложил полностью раздеться у двери, вешая всё прямо на вешалку. Была зима и
холод, на ней было много одежды и казалось ужасно унизительным снимать предмет
за предметом и оставлять на вешалке, как верхнюю одежду. Впрочем, он не раз
говорил, что лучший ее наряд это полное его отсутствие. Может и так. Но, к
тому моменту, когда она разделась полностью, тело было розовым от неловкости.
В другой раз он поставил ее посередине комнаты, предложил поднять платье
повыше, потом сам спустил белье на колени и надолго сел рассматривать в таком
виде. И это тоже было очень стыдно. Раздетая полностью она ничуть не стеснялась,
но стоять с колготками и трусиками, спущенными на колени, отчего-то было
очень стыдно. Она пыталась сначала побороть стыд, но быстро поняла, как он
заводит и расстраивалась, когда он не придумывал для нее новых путей, а шел
уже привычными.
После он стоял над ней с веревками, пытаясь услышать ее желания и фантазии.
Сначала он вообще почти не связывал ее.
-Свяжите меня, пожалуйста. Мне так спокойно в ваших руках связанной – попросила
она однажды.
Веревки освобождали ее от обыденной необходимости выбора Ее выбор переходил к
нему и она могла только слушать свое тело, удивляясь иногда его неожиданным
реакциям.
Это ведь полная чушь, что связав женщину можно делать с ней все, что угодно.
Полнейшая даже. Потому, что связывать имеет смысл только ту, с которой и так
можно делать что угодно. И еще потому, что, именно связав, все что угодно
делать не получится. Связав, стоит делать только то, что нашепчет ее тело.
Если, конечно, услышать его.
Белое тело на красном или черном казалось очень уязвимым. Темнота подземелья,
огонь факела, лязганье замков, тяжелые шаги….
Но в жизни редко можно встретить подземелья и факелы. Приходится спускаться в
темные коридоры тайных воль и готовностей, освещенные вспышками желания, в
попытках обжечь тела и души. Пройти непройденное еще, найти ненайденное,
закончить незаконченное.
И он готовил ей коктейль из стыда, боли на палец, желания и капельки страха. А
она должна была пить его, иногда по чуть-чуть а иногда и залпом.
Когда все было смешано правильно, она пьянела. И тогда они пьянели вместе. А,
когда правильно не выходило, они вместе оставались трезвыми и приходилось
смешивать снова.
Он любил пороть ее связанную. Ей было больно и неприятно сначала. Пока она не
поняла, что боль вызывается ее попытками защититься от ударов, оттолкнуть их
телом. А если не отталкивать их, а наоборот, принимать, пропускать внутрь,
то боль превращается в чудесные вибрации внутри, трансформируется,
захватывает, ведет, даже тащит иногда. Она стала делать только так и даже
сильная порка превращалась в ласку и нежность. И еще она поняла, что он не
только порет, а еще и рисует на ее теле ту ее, перед которой потом замрет в
восторге. И следы на ее теле – жесткий эротический макияж для него. И она легко
отдавала под плеть и грудь и нежную кожу бедер.
Перед поркой он всегда показывал, чем будет пороть, просил внимательно
рассмотреть. Потом давал потрогать связанными руками, водил по телу и это тоже
ее возбуждало. Ей нравилось, когда он использовал не привычные плети, а что-то
неожиданное. Однажды он выпорол ее своими перчатками. Это оказалось совсем не
больно и неожиданно очень приятно.
И так час за часом продолжалось это сражение, в котором оба были победителями,
эта игра, где не было проигравших. Час за часом перебирали они миры своих
фантазий и желаний, сплетаясь в бывшем и будущем, слушая, как послушно и
радостно откликаются тела.
Начиналось по разному. А кончалось всегда одинаково.
Мир за дверями открывался невыносимо пустым и фальшивым. Впрочем, так всегда
бывает, когда возвращаешься из какого-нибудь настоящего.
Пройдет.
