Мы смотрели друг на друга, за окном была осень.
- Расскажите еще что-нибудь обо мне – попросила ты.
-

Они знали, что за все надо платить и были готовы.
И она заплатила смелостью, самоотдачей, готовностью к боли и к радости.
И он заплатил риском прокладывать путь по каменистой тропе над обрывом, тяжестью связанного тела на руках, готовностью жечь себя, чтобы согреть ее.

Они честно заплатили, вошли в открытые двери и десять веков открылись внизу и четыре горизонта распахнулись над ними. И они пошли туда и смешали темноту десяти веков и свет четырех горизонтов, увидели блики темного огня на телах, услышали свист дальних ветров, коснулись режущих лезвий ледяных вершин.

Лежали потом рядом, забыв о мире вокруг, наполненные вибрациями тьмы и света, долго приходили в себя, с трудом разъединяя сросшиеся души и тела.

Снова встретились и снова заплатили и все повторилось.
Под треск рвущейся тонкой ткани на теле, под свист плети, звяканье цепей, проблеск лезвия ножа открывалась дверь в десять веков и четыре горизонта.

И им казалась, что эта дверь уже никогда не закроется, путь пройден и так будет всегда.

И в один теплый весенний вечер ей, ему, или им вместе показалось, что вот сейчас, когда за окном прозрачные облака и запах первой листвы, можно не платить, что все получится само собой. Что и так уже достаточно заплачено и можно надеяться на проценты.

Но десять веков и четыре горизонта не знали о существовании процентов, ничего не открылось.

Они привычно делали привычное, но ничего не происходило. И они посмотрели друг на друга и поняли, что оба знают, что вокруг только обычный пресный мир. Но было жаль потери, и каждый решил, что если он притворится, может, другой поверит.

Они перестали быть и начали казаться. Но тому, кто кажется, нечем платить за вход, и они уже не могли вернуться туда, где открывались десять веков и четыре горизонта. И они бились друг в друга, как в закрытую дверь.

А в какой-то еще вечер они опять посмотрели друг на друга и увидели всего лишь обычных мужчину и женщину, мало чем связанных и не очень интересных. Вокруг валялись дурацкие предметы. Дурацкие плети перепутались с дурацкими веревками, а дальше поблескивало что-то еще более дурацкое. Настолько дурацкое, что даже присматриваться не стоило, чтоб понять, что же там валяется.

- Пожалуй, я пойду – сказала она.
- Да, конечно – легко отозвался он – Счастливо.
Они вышли из дома и пошли в разные стороны.
-

- Все настолько плохо? – спросила ты. - Не слишком печальный конец?
- Он даже совсем не печальный – ответил я. - Они ведь все же узнали темноту десяти веков и свет четырех горизонтов, а это не всегда удается.

И они стали богаче.
Она - на его жестковатую нежность, на его восторг перед ней связанной, на укусы его плети и бережные руки, на готовность подхватить и держать, на колени, в которые так тепло и радостно рыдать.

Он - на ее огромные горящие глаза, на ее крики и стоны в его объятиях, на тонкие руки, послушно отданные веревкам и цепям, на обжигающие слезы на плече и мягкие губы на руках.

Они стали намного богаче. И теперь на каких-то иных путях им будет уже проще платить за вход. И даже, может быть, не будет уже нужды казаться, а не быть.

И ведь они все равно теперь останутся жить друг в друге теплом и радостью. А, значит, все равно будут вместе, хоть и не рядом.
Не бойся, маленький – сказал я. – Совсем не все так уж плохо. Но, если хочешь, я верну их обратно.
- Нет, пожалуй я откажусь – ответила ты. – Можно я пойду?
- Конечно иди. Счастливо. Не забывай.

Мы вышли из дома и пошли в разные стороны.
Позади оставались десять веков и четыре горизонта.
Под ногами была земля, а над головою небо.