За свою долгую и творчески богатую жизнь Пикассо создал творения, которые даже
наиболее враждебно настроенные критики его беспокойного поиска признают
бесспорными шедеврами; однако в то же самое время некоторые обвиняют его во
вредном и разрушительном влиянии на искусство, в трюкачестве, в том, что он
скорее выступал в роли строящего козни дьявола, чем художника, стремящегося к
расширению нашего восприятия богатства и разнообразия жизни.
Ещё юношей он понял, что нас окружают и дьяволы, и ангелы, излучающие как
уродство, так и красоту. Об этом свидетельствуют его первые рисунки,
хранящиеся в Музее Пикассо в Барселоне, где с изображениями сцен нищеты, улиц,
боёв и матадоров на рогах у быка соседствуют нежные, достоверные изображения
цветов, пейзажей и женщин.
В первые годы творчества Пикассо не огнедышащие драконы или романтические
истории, а восхищение уличными цирками, жалость к отверженным обществом,
понимание трагедии слепых, заключённых в тюрьмах и пациентов больниц
сформировали его представления об ужасном.
Признание одновременности добра и зла, существование красоты уродства,
казалось необходимым. В уродстве неизбежно должна была как-то проступать
красота, а красота, если она живая, не является чистой, застывшей
абстракцией. От неё должна исходить электризующая сила, отвечающая дуализму
нашей сложной эмоциональной натуры.
Подтверждение этому Пикассо нашёл в мифах, символизирующих наши внутренние
терзания и стремления. Посредством мифов он исследует неуловимый предмет,
именуемый реальностью.
Бывают моменты, когда неудержимое чувство юмора толкает Пикассо на создание
чудовищ, изумляющих своей несуразностью и вызывающих смех у детей. Их прототипы
он мог найти на пляже или в толпе на вокзале, в той же самой обыденности, где
другие лица вдохновляли его на создание пленительных нимф.
Его образы богаты ассоциациями. Часто они заключают в себе то, что мы называем
красотой, с одной стороны, и уродство, оттаскивающую маску ужаса – с другой.
В своём главном стремлении не упустить ничего Пикассо отказывался от проведения
чётких граней.
Этот отказ принимать простое противопоставление красоты и её антипода даёт ключ
к пониманию позиции Пикассо и той свободы, с которой он достигал эмоционального
воздействия своих произведений, сводя воедино две крайности. Мы можем многое
почерпнуть из его глубинного проникновения в реальность при помощи его священных
монстров.
В мире их хватает, так как человек создал богов и с ещё большим успехом –
полубогов по своему собственному образу и подобию.
