/ Поскольку сюжет этой истории был навеян сегодняшним сном, так, стало быть, и назову задуманный мною сборник - "Сказки осенней ночи". Итак, сказка первая - Выбор Императора. Посвящаю моему старому любимому другу, московской Домине Штуше. /

Умирал старый Император. Во дворце замерло всё, утих даже озорной осенний ветер, забавлявшийся с пожелтевшими кронами деревьев старинного сада за окнами императорских покоев.

Ветераны всех последних сражений, отважные гренадёры-гвардейцы, стоявшие на страже в длинных коридорах и галереях, старались спрятать от всех скупые мужские слёзы. Император был воином, прославленным в битвах, и вместе с его смертью уходили в прошлое славные, незабвенные времена.

Ближе всех к изголовью умирающего находились две женщины – Государыня, жена Императора, и Принцесса, его единственная любимая дочь. Кардинал, вельможи и царедворцы – все были здесь, потому что дворцовый лекарь, уважаемый профессор медицины, сказал, что наступают последние минуты старого Императора. Может быть, умирающий прийдёт в сознание напоследок, а возможно и нет. Но смерть уже, во всяком случае, не отступит.

Император оставлял после себя в целом благополучное, процветающее государство. Министры этой страны, в большинстве своём, были честны и рассудительны, судьи – добры и справедливы, а продавцы магазинов игрушек дважды в год, на Пасху и Рождество, раздавали подарки детишкам из бедных семей. Да уж, что ни говори, – а всё-таки много хороших дел удалось совершить Императору в течение своей жизни.

И вот теперь, когда его душа, улетая в горнии выси, уже готова была на мгновение вернуться к своему бренному телу, позволяя в последний раз увидеть близких и попрощаться, – сознание умирающего монарха оживило в памяти мысли и образы, необходимые для принятия важного решения.

Законы престолонаследия в той стране были таковы, что царствовать после смерти Императора, по его завещанию, могла либо его вдова, либо дочь. Оставлять своих близких перед нелёгким выбором, если это завещание не прозвучит, Император не мог. Таким образом, требовалось принять решение.

Выбор был не из лёгких. Государыня, разделившая с Императором большую часть его жизни, наполненной яркими событиями, стала бы, безусловно, милостивой и любимой народом Императрицей. Она знала сильные и слабые стороны всех вельмож, генералов и богатых купцов. Несмотря на свои пятьдесят пять лет, она была миловидна, женственна, немногословна и благочестива.

А вот Принцесса была совершенно непохожей на свою мать. Придворные тётушки и бабушки, крестясь и вздыхая, называли её не иначе, как Сатаной в кожаных штанах. Принцесса была наездницей, фехтовальщицей, любила жонглировать факелами и танцевать на канате, протянутом между двумя башнями дворца на головокружительной высоте! Когда самая почтенная придворная бабушка случайно увидела этот танец, несчастной старухе сделалось дурно, и всю прошлую осень она провела в психиатрической лечебнице. Любовником Принцессы был знаменитый, не знающий страха, красавец Дрессировщик бенгальских тигров. Однако, даже в плотских утехах с этим выдающимся парнем у сатанинской девчонки было всё не по-человечески! Принцесса заставляла своего любовника на четвереньках заползать в тигриную клетку, беспощадно хлестала его плётками и привязывала вниз головой под ярко пылающими свечами, отчего они оба приходили в неописуемый восторг и хохотали, как ненормальные. Хитрой и пронырливой тётушке, потихоньку пробравшейся за кулисы цирка и подсмотревшей эти неслыханные забавы, пришлось изложить Императору увиденное в письменном донесении, – потому что она в буквальном смысле потеряла дар речи!

И как теперь быть – доверить государство доброте и смирению Государыни, или предоставить народу новую, искромётную жизнь под руководством шальной и непредсказуемой молодой повелительницы ?

«Да, благочестие и покой – это великие блага, - размышлял Император. – Бесспорно, что размеренность дел и решений способствуют миру, доброте граждан и процветанию торговли.

Но не бывает ли так, что великан, заснувший в своей пещере, перестаёт быть сильным и грозным, и вот уже крысы спокойно пожирают пшеницу в его закромах, будучи уверены, что сожрут всё подчистую на протяжении богатырского сна ? Не случается ли, что даже самый большой корабль, долго стоящий у пристани, становится непригодным для плавания, потому что только открытое море способно заставить матросов поддерживать в порядке корпус и такелаж ? Не может ли произойти так, что у старого кузнеца, вовремя не передавшего своё искусство юному подмастерью, однажды не будет силы поднять молот, и, таким образом, его знания и мастерство пропадут бесследно ?»

Так рассуждал старый Император в свои последние мгновения; вот он открыл глаза – и увидел свою опочивальню, залитую багровым закатным светом, увидел горестные лица людей, окружавших его.

Но прежде всех – он увидел свою жену, обречённо припавшую щекою к его ослабевшей руке, и ровный, открытый взгляд своей дочери, ни на йоту не выдающий печали и скорби, сжимающих её сердце. Должно быть, именно с таким ясным и неукротимым взглядом она пляшет на своём канате, подумалось Императору, и эта мысль вызвала улыбку, озарившую его прощание с миром.

- Слушайте мою волю. - Тихо, но совершенно отчётливо в наступившей гробовой тишине, произнёс он. – Доченька, золотая моя! – царствуй.

И глаза Императора закрылись.