Жил-был людоед. Был он с виду очень симпатичный, но в душе необыкновенно порочный тип. Он мог говорить людям в глаза что-нибудь приятное, а сам при этом думать:"Ам! Чесночком бы её нашпиговать! А еще бы майонезиком обмазать и укропчиком мелко рубленым посыпать "

И морда лица у него при этой мысли делалась такая умильная, что барышни с тонкой душевной организацией млели и красиво падали в обморок.

Людоед был непривередливым, сгребал их всех без разбору и нес на ужин. Или обед. Или завтрак.
Однако редко когда доносил добычу до логова. Тут вся закавыка в чём? Сгребал-то он без разбору, но потом уставал тащить всех и начинал перебирать. Имел он склонность к барышням упитанным, поэтому худеньких по дороге бросал. А пухленьких тащить было тяжело, поэтому людоед их тоже потом бросал и возвращался за худенькими. А худенькие к тому времени успевали очухаться и убежать. Тогда он, конечно, опять шёл к пухленьким, но и те успевали убежать. И людоед шёл домой варить овсянку.

И вот сидит он, дует на горячую кашу, пар от нее во все стороны, и в этом пару эфемеридами клубятся разнокалиберные барышни в петрушечке и сметанке, да еще и с перчиком. Причмокивает наш людоед, ложка все быстрее мотается от котла ко рту. И пар в себя внюхивает во всю ноздрю, ажно на сердце порочно-порочно становится.

И как надышится деликатесами, уже и овсянку не ест, лежит, мечтает.
Мечтает о жизни чистой, светлой, возвышенной…
Вегетарьянской… (с)