Рапсодия боли. Часть 2.

Черная длинная змея извиваясь и шипя жалила подтянутое, покрытое ровным искусственным загаром тело, извивающейся на кресте женщины. Длинный черный хвост как будто был продолжением руки мужчины в светлых брюках и рубашке, который сосредоточенно и жестко рисовал на обнаженном теле ведомые только ему иероглифы – кнут ложился ровно и точно, оставляя после себя быстро краснеющие полоски на спине, ягодицах бедрах. Если бы Она могла снять повязку с глаз и заглянуть в лицо своему мучителю, то содрогнулась от того какая гримаса исказила черты его лица. Это была смесь ярости и наслаждения. Его тонкие губы кривились в злой усмешке, светлые глаза потемнели, зрачок расширился почти на всю радужку, крылья носа трепетали, вдыхая каждый ее вздох, всхлип или крик.

Он пил ее боль подобно вампиру, вдыхал в себя каждый ее всхлип или вскрик от удара, чувствуя, как в самых темных и мрачных глубинах его подсознания ярится и воет Зверь, расшатывающий прутья своей клетки, клетки построенной из его воли, как с каждым ее вскриком, каждым ударом Зверь набирает силу и ярится все сильнее. Он наслаждался ее болью и своим противостоянием со своим Зверем в равной степени. Рука, ставшая как будто единым целым с длинным черным кнутом выписывала на ее атласной коже нотную запись из неведомых никому нот, писала мелодию боли и страсти...

Все кончилось внезапно – его лицо снова превратилось в непроницаемую маску, кнут небрежным движением был откинут на низкий столик – единственный предмет мебели в комнате без окон, если не считать андреевского креста. И только его зрачки, казалось, впитавшие всю тьму и ее боль, смотрели на обнаженную женщину, исполосованную с ног до головы.

- Это было… отлично… - слабым голосом сказала она через минуту, которая понадобилась чтобы прийти в себя, - Давно меня так никто не порол… Но мне этого мало... Я пришла не за этим.

Он несколько секунд жестко смотрел на нее, потом вздохнул:
- Ну что же, видимо это судьба. Вы верите в судьбу, Марго?
- Что? При чем здесь это… - растерянно ответила женщина, - Я вас не понимаю…
- А я верю, - хмыкнул Он, - Все есть начало и конец, не зря наши предки изображали судьбу змеей кусающей себя за хвост. Нам суждено было встретиться, Марго…

- Я не понимаю, - слабо сказала Она.
- Ничего страшного, потом поймете, - нежно сказал Он, снимая ее с креста.
Он положил ее на тот самый стол, где лежала необычная конструкция из стальных трубок, повторяющая контур человеческого тела, с ремнями. Он застегнул ремни на ее руках и ногах, один ремень лег на шею. Рыжеволосая женщина оказалась распятой в горизонтальном положении – руки и ноги раскинуты и зафиксированы.

- Ну что же, Марго, вы добились того, чего хотели, - прошептал в ее ухо Он, - Теперь слушайте правила…
Он вытащил из небольшой коробочки изогнутую хирургическую иглу с нитью.
- Правило номер один – никакого стоп-слова! – жестко сказал он, протыкая иглой ее губы.
Она ахнула слабо, но он, действуя с немалой сноровкой плотно зашил ее губы. Сделав на последок хирургический узел, он полюбовался своей работой.

- Правило номер два – когда закончится сессия решаю я и только я! – жестко провозгласил он, снимая со стола коробочку и доставая из них рыболовные крючья со спиленной бородкой и навязанными длинными хвостами.

- И, наконец, правило номер три, - сказал он почти ласково, поднося первый крючок к ее соску, - Ты можешь кричать.
Она застонала сквозь зашитые губы глухо и протяжно, когда первый крюк пронзил ее сосок. Второй крюк во втором соске вызвал конвульсивные содрогания. Хвостики, отходящие от крючьев он привязывал к карабину, висящему на спускающейся с потолка цепи.

Последующие крючья занявшие свое место между ее пальцев рук и ног, зацепившихся за кожу груди и живота, бедер Она почти не ощутила, впадая в спасительный транс спейса. И только лишь, когда два последних крюка пронзили ее нижние губы, ее тело содрогнулось и забилось.

Он, не обращая внимания на ее судороги спокойно привязал последнюю нить к карабину, потом отошел к стене и плавно повернул рукоять барабана. Карабин плавно пошел вверх, вознося ее вслед за собой. Слабо скулящая женщина повисла на уровне полутора метров от пола, распятая и повисшая на крючьях, пронзивших ее тело.

Он отошел в сторону и полюбовался своей работой. Потом вздохнул и снял с ее глаз повязку.
Она слабо и протестующе замычала, щуря глаза от слабого и приглушенного света исходящего от одного-единственного плафона – за прошедшие несколько часов ее глаза совсем отвыкли от света.

Потом она впервые за весь вечер перевела затуманенные от боли глаза на своего мучителя. Секунда, другая и ее зрачки расширились, и она замотала головой как будто она не верила в увиденное.

- Ну что, узнала меня, Риточка? – ласково поглаживая ее по волосам сказал Он, - Да, это я, тот самый смешной и серьезный ботаник, который делал за тебя лабораторки на первом курсе. Тот самый, который был влюблен в тебя по уши. И тот самый, которого ты прилюдно подняла на смех, когда я посмел признаться в любви первой красавице группы…

Она что-то промычала, ее глаза наполнились слезами.
- Ну что ты, что ты, я давно уже не держу на тебя зла, - вздохнул Он, - Хотя тогда… ты просто растоптала меня, и мне пришлось собирать самого себя заново.

Она издала долгий и протяжный стон продолжая плакать.
- Не надо плакать, Риточка, именно благодаря тебе я стал таким, - он поднял руки, давая собой полюбоваться, - Ты знаешь, я тогда взломал твой почтовый ящик. И представь себе мое изумление и гнев, когда я узнал, что девушка, которую я любил больше жизни для кого-то просто сучка, которую можно в любой момент поставить на колени и трахнуть в зад. Или того больше – отдать компании других мужчин как бесправную рабыню!

Она что-то промычала, продолжая раскачиваться на своих путах. Крюки все сильнее оттягивали ее кожу, на пол упали первые капли крови.

- Именно после этого я заинтересовался темой, - продолжал свой рассказ Он, - Уж не знаю, кому и что я тогда хотел доказать, но интерес перерос в нечто большее.

Он глубоко вздохнул, подошел к стене и вынул из небольшого шкафчика небольшой, нож.
- Больше всего меня заинтересовал аспект боли! – провозгласил Он, любуясь хищным, тускло блестящим лезвием, - И, без хвастовства хочу сказать – достиг в этом немалых успехов! Ну ты и сама скоро ощутишь!

Он подошел к ней, хищно улыбаясь оглядел ее тело, подобно художнику, что смотрит на чистый и подготовленный холст.
- У меня было шесть нижних, шесть прелестных девушек помогали мне изучить каждый аспект и вид боли! Но, увы, человеческое тело несовершенно. И их больше нет со мной, - он нежно погладил шесть глубоких зарубок-шрамов на предплечье, - Ты будешь седьмой, и, уверен, станешь венцом моих изысканий!

Хищное лезвие тускло сверкнув, глубоко впилось в предплечье своего хозяина, оставляя на ней очередную, седьмую зарубку, параллельно шести другим. Щедро закапала кровь, пятная белые брюки и рубашку, но Он не обратил на это никакого внимания.

- Я сыграю на тебе мелодию, новую и совершенную мелодию, моя дорогая Рита, - жестко сказал он, хищно улыбаясь, - Буду импровизировать, а значит у нас с тобой будет рапсодия. Ты знаешь, что такое рапсодия, моя дорогая? В древней Греции этим словом называли импровизированный гимн в честь богов! Мы с тобой тоже будем славить свою Госпожу, каждый по-своему, а значит у нас тоже будет рапсодия. Рапсодия боли!

Она содрогнулась всем телом глядя в глаза мужчине, что стоял над нею. Из его глаз на нее смотрел кто-то другой, кто-то невыразимо опасный, чужой и страшный. Из его глаз на нее смотрел Зверь…