Внимайте, братия мои слову сему, приклоните ухо ваше. Слышал я о необычайном смирении добровольных осужденников. Где был у них какой-либо вид смеха? Где празднословие? Где раздражительность или гнев? Где было у них прекословие, или праздник, или дерзость, угождение телу, или тщеславие?

Итак пришел я в обитель кающихся, поистине страну плачущих.
Видел я, что одни из сих неповинных осужденников всю ночь до самого утра стояли на открытом воздухе, непередвигая ног., и жалким образом колебались, одолеваемые сном по нужде естества. Другие умиленно взирали на небо и с рыданиями и воплями призывали оттуда помощь. Некоторые сидели на земле во вретище и пепле, лицо скрывали между коленами и челом ударяли о землю. Иные от сильной печали находились как бы в исступлении, от многого сетования были безгласны. Я видел там души столь уничиженные, сокрушенные и так угнетаемые тяготой греховного бремени, что они могли бы и самые камни привести в умиление. «Знаем, - говорили они, поникши к земле, - знаем, что мы по правде достойны всякого мучения и томления, ибо не можем удовлетворить за множество долгов наших, хотя бы мы и всю вселенную созвали плакать за нас.»

Ничего другого не слышно у них, кроме слов: «Увы мне! Горе мне! Праведно, праведно! Пощади Владыко!»
Но какое страшное и умилительное зрелище было при последнем их часе! Осужденники, видя что кто-нибудь из них приближается к кончине, , окружали его, спрашивали умирающего, и горя милосердием к нему говорили: «Что, брат осужденник? Каково тебе? Отверз ли ты себе дверь милосердия? Получил ли ты свободу или еще колеблется твой помысл?»

На сие некоторые из умирающих отвечали: «Благословен Господь, Иже не остави молитву мою и милость Свою от мене». А иные с болезнью произносили: «Убо прейде ли душа наша воду непостоянную духов воздушных?»

И каково ещё было устройство того места и жилища их! Всё тёмно, всё зловонно, всё нечисто и смрадно. Оно справедливо называлось темницею и затвором сужденных.

Знаю, досточудные, что рассказанные мною подвиги блаженных оных страдальцев для одних покажутся невероятными, для других – превосходящими надежду, а для иных – приводящими в отчаяние. Но мужественный муж, от сего уязвленный, как острием, отходит с огненной стрелой и ревностью в сердце. Низший же сего познает свою немощь и, через самоукорение удобно стяжав смиренномудрие, устремится вслед за первым, но не знаю, настигнет ли его. Нерадивый же пусть и не касается того, что здесь описано, чтобы ему, отчаявшись, не расточить и того, что делает, и тогда сбудется на нем евангельское слово: «От неимущаго же усердия, и еже мнится имея, возмется от него» (Мф. 25, 29)

Иоанн Лествечник