Крепки оковы скованного стана,
В глазах вельмож и знати торжество,
Молись же, куртизанка, неустанно,
Мне, палачу, твоё я божество!

Лишь только от меня теперь зависит,
Жизнь подарить, или навек сгубить,
Кончину ли уже к тебе приблизить,
Иль раз последний всё же пощадить.

Смотри в глаза, девчонка, и покайся,
Проси пощады, позабыв про стыд,
В грехах своих прилюдно ты сознайся,
Готовит суд сейчас тебе вердикт.

Гордыней ничего ты не добьешься,
И жизнь твоя, в моих уже руках,
Сейчас мне на расправу достаёшься,
Купаться будешь в горьких ты слезах.

Не жги меня, ты хладным своим взглядом,
А честно расскажи сейчас суду,
О том, как под осеннем звездопадом,
Грешила дерзко в городском саду.

Стояла куртизанка и молчала,
Палач- сознайся, страстно ей шептал,
Глядя на лилию ее, что меткой стала,
Ту, что он сам когда-то вырезал.

Он вспоминал пожар далёкой ночи,
О том, как кипятилась его кровь,
Как куртизанки, трепетное тело,
Ему дарило плотскую любовь.

Суд встал, вердикт жестокий оглашая,
Кнутом назначил куртизанку сечь,
Пытать огнём, ей душу очищая,
А после в карцер на три дня упечь.

Услышав приговор, она смолчала,
Лишь слёзы покатились с ее глаз,
Ей ожиданье боли, плоть сковало,
Душа в пучину страха унеслась.

Кирпичные вновь перед нею своды,
И вновь луна, в проломы стен глядит,
И вновь, ей не видать свободы,
И вновь, палач ее не пощадит.

Оков стальных, терзающее бремя,
Палач жестокий второпях сорвал,
Для тяжкой пытки наступило время,
С ухмылкой ей мучитель прошептал.

Веревкой связаны уже, взметнулись руки,
И тело нежное натянуто струной,
Палач взял кнут. Суровы будут муки,
И свист кнута пронзил ночной покой.

Змеёю обвиваясь вокруг стана,
Одежду по клочкам с нее срывал,
Палач порол исскустно, неустанно,
Ей адские страданья причинял.

Она кричала, от нещадной боли,
А он безумство пытки продолжал,
И после, взяв пригоршню соли,
Ей в раны нанесенные втирал.

Молила куртизанка о пощаде,
В слезах валялась, у него в ногах,
На каменном полу, в ночной прохладе,
И каялась во всех своих грехах.

Но был палач суровым, беспощадным,
За волосы схватив, бил по щекам,
Огнём пытал, и поцелуем жадным,
Вновь приручал ее к своим рукам.

Дрожало тело в сладком вожделеньи,
Когда нещадно страстью он терзал,
Смешались боль и ласка в исступленьи,
В свой дьявольский, безумный карнавал.

На шейке на ее сжимались руки,
Что небыло возможности дышать,
Клинком своим, он причинял ей муки,
Кровавой, стала лилия опять.

А после, на подстилку из крапивы,
В холодном карцере ее он положил,
И на три дня, за стен глухих массивом,
Железной дверью с грохотом закрыл.