Католики часто говорят – «не важно, веришь ли ты в Бога - он верит в тебя в любом случае». Это красивая, и не лишенная смысла манипуляция, на сто процентов верна в отношении всех архетипов человеческого мышления. Ты можешь быть сколь угодно умен, образован и силен в своих жизненных принципах, но когда тебя поставят на колени, ты неизменно почувствуешь то, что в этом положении ощущали миллионы людей до тебя - гнев, унижение и смирение.

Я постиг эту нехитрую науку в ту же ночь, в которую впервые держал ее в объятиях. Я забыл о ее предупреждении, и это было моим очередным уроком жестокости. Забывать было нельзя, ведь это моментально делало тебя слабым. Неважно насколько сильны были твои чувства, неважно в каком настроении ты находился и насколько был опьянен сиюминутным удовольствием момента. Когда ты был сверху, ты был обязан помнить обо всем. Особенно об обещанном наказании, и конечно же она помнила.

Когда наше призрачное счастье рассеялось, и выбранная мной музыка стихла, она сделала то, что пообещала мне до этого. Наказала за нарушение своего запрета. Сейчас я думаю о том, что это наказание было столь впечатляющим для меня и в силу контраста. Ведь как это всегда было с ней, переход от нежности к боли был стремительным.

Она приказала мне встать на колени, и молчать. Я по обыкновению воспринял это как простой и не особо приятный способ нашей коммуникации.

Я ошибался.

- Это часы – сказала она мне тихо.

И сейчас и тогда я уверен в том, что действовала она скорее по необходимости, нежели из осознанного желания, хотя и не могу отделаться от мысли, что ей по-прежнему были интересны пределы моих возможностей.

-Ты нарушил мой запрет – проговорила она – Поэтому подними руки и убери их за голову.

Когда я подчинился, она продолжила.

- За этот проступок ты простоишь так два часа. Тебе запрещено говорить, тебе запрещено менять положение тела. Все ясно?

Я еще не понимал, насколько сложно мне будет выполнить ее распоряжение и кивнул.

- Хорошо – снова тихо сказала она и показала на старый будильник на низком журнальном столе. – Когда он покажет пятнадцать минут третьего, твое наказание будет окончено.

Не дожидаясь моей реакции, она вышла из спальни, и я остался в одиночестве.

Самыми легкими были первые полчаса, которых я практически не заметил, так как по-прежнему был опьянен нашей нежностью. Я думал, что легко справлюсь с этим наказанием, ведь ничто не могло быть хуже того, что она сделала со мной несколько ночей назад.

Как обычно я заблуждался.

К концу первого часа я понял, что у меня затекли руки, а колени отдавались тупой тянущей болью. Я стиснул зубы и с ненавистью уставился на часы. Небольшие попытки перенести центр тяжести не приносили мне облегчения, из-за заведенных за голову рук нестерпимо ныла исполосованная спина.

Медленное движение стрелки стало моим очередным испытанием на прочность. Хотелось материться, но я должен был молчать. Хотелось послать все к черту, но тогда я знал, что должен буду уйти от нее, а такую возможность я даже не рассматривал.

Я мысленно подгонял проклятые часы и злился на то, что нарушил ее запрет. Ирония разбивалась о возможности тела и это, пожалуй, разочаровывало меня сильнее всего. Хотел я того или нет, я сожалел о своем поступке, сожалел о том что он привел к тому, что я испытывал сейчас. И как ни паршиво было это признавать, ее наказание работало.

Через полтора часа я был на грани, но сила упрямства удерживала меня в том же положении. Я читал про себя стихи, которые помнил, мычал знакомые мелодии – но ничего не работало. Я завыл от злости сквозь сжатые зубы и снова уставился на часы.

Наивно полагая, что справлюсь со всем, что она мне приготовит, я был вынужден признать, что проигрываю. Когда за десять минут до конца наказания она вошла в спальню, я был готов умолять ее простить меня.

Она села на кровать и молча смотрела на то, как стрелка подходит к обозначенному ею времени. Я смотрел на нее без слов и отчаянно надеялся, что у меня хватит сил достоять до конца.

Когда время наказания истекло, и я уже было хотел опустить руки, она покачала головой и произнесла

- Нет, это было лишь за общение – она холодно улыбнулась и я замер в нехорошем предчувствии

- Ты же помнишь, что дерзил мне сегодня, да? «Господин и рабыня» - кажется так?

Она улыбнулась, и я уже знал, что будет дальше.

- Еще один час, мой хороший – сказала она – И впредь думай о том, что именно ты говоришь и зачем.

Я застонал от злости на самого себя и закрыл глаза.

Со всей своей силой и защитной иронией, в ту ночь я стоял перед ней на коленях и расплачивался за собственную глупость. Я был вынужден признать, что чувствовал тоже, что должно быть чувствовали в аналогичной ситуации миллионы людей до меня - сожаление и смирение.

Я выл про себя от злости и осознавал.

Архетип работал, я подчинялся по-настоящему.