На следующее утро я уехал из Варшавы. Уехал один, в город моего детства, стоящий на ледяном побережье Балтийского моря. Я хотел увидеть моих родителей, хотел пройтись по старинным улицам моего взросления, хотел вспомнить того, кем я был прежде. По какой-то странной причине мне необходимо было сравнить его с собой настоящим, видимо чтобы, осознав эту разительную перемену, я смог навсегда попрощаться со своими иллюзиями.

Я не тешил себя надеждой о том, что смогу забыть ту ночь, и в равной степени я знал, что не смогу когда-либо забыть и простить ее.

Она разбила мое сердце, и, тем не менее, я ни на минуту не мог изгнать ее из памяти. Чувствуя тупую ноющую боль в груди, я вспоминал ее нежный голос, ее полный мольбы и надежды взгляд, вспоминал ее жестокость, мелодичный смех и обнаженную трогательную беззащитность.

И каждый раз, вспоминая все это, я ощущал ту холодную, тлеющую ярость, которой она заполнила меня в своей пустой квартире последними ударами кнута. Неконтролируемая ревность затапливала мое сознание, когда я в тысячный раз прокручивал в памяти собственнический и равнодушный взгляд ее извращенного гостя. Бешеная ярость и злость поглощали собой чувство моей нежности к ней, и, рождая в моей душе причудливую смесь из любви и ненависти, наверное, самым болезненным из всех возможных способов, навсегда трансформировали мою личность.

Вопреки своему изначальному желанию я проиграл свое сражение с Тенью. И, несмотря на то, что был повержен самыми темными мыслями и желаниями своего подсознания, я испытывал от этого странное удовлетворение.

Сейчас, оглядываясь назад в тот роковой для меня девяносто девятый год, я понимаю, что приобретенная мною жестокость сформировала меня до конца, придала пресловутую персональную целостность и навсегда определила мою жизнь. Еще не раз впоследствии, сталкиваясь с насилием, я проявлял все грани своей приобретенной безжалостности, причиняя боль так же, как ее причинили мне. Я осознавал это, но сделать уже ничего не мог.

Когда спустя десять дней я вернулся в Варшаву и узнал от Матеуша о ее визите – я не был удивлен. Я знал, что она будет искать меня, знал, что она чувствует, знал, что в очередной раз она будет просить моего прощения.

Когда Матеуш передал мне ее записку, я знал и о том, что будет в ней сказано. Знал, что речь в ней будет идти о ее внутренней потребности в боли, о необходимости подчинения, о жажде умножения собственного горького чувства саморазрушения. Знал, что она будет оправдывать этим свой шаг навстречу тому, другому Мастеру этого извращенного искусства.

Я знал, чем является это письмо, притворяющееся тяжелым прощанием. Она поторопилась, не сознавая, что я сам прекрасно понимаю все то, что она пыталась донести до меня в нескольких рваных строчках. Я выкинул эту мольбу о возвращении и ничего не почувствовал. Это было бессмысленно, я собирался вернуться к ней в любом случае.

Когда она в очередной раз открыла мне дверь своей квартиры, я не мог не заметить вспышку радости на ее уставшем лице.

- Адам – начала она несмело, но я остановил ее порыв.

- Только одно правило – сказал я без следов своей прежней любви и нежности

Она замерла на месте, смотря мне в глаза с тревогой.

- У тебя нет права сказать мне «нет» - сказал я безразлично, понимая, что если она не примет это предложение, я действительно уйду отсюда навсегда.

Ее глаза наполнились слезами, и она едва заметно кивнула.

- Произнеси это вслух – потребовал я

- У меня нет права сказать тебе «нет» - прошептала она еле слышно и добавила – Я принимаю это

- На все согласна, кроме любви – я жестко усмехнулся, и, сняв верхнюю одежду, прошел в спальню.

- Раздевайся – сказал я, останавливаясь напротив нее.

Она начала медленно снимать свою одежду, наблюдая за тем, как я закатываю рукава своей черной рубашки.

- Он порол тебя? – спросил я, подавляя желание узнать о том, была ли между ними физическая близость. Понимая, что она не будет мне врать, я отдавал себе отчет в том, что не готов услышать правду.

- Да – ответила она, вскинув голову

Я ничего не ответил на это и отдал ей следующий приказ

- Встань на колени.

Я видел ее обнаженной в том же положении, в котором столько раз оказывался сам, и чувствовал пугающее удовлетворение.

- Четыре столпа творения, да моя хорошая? – спросил я ее, расстегивая ремень на своих джинсах – Боль, подчинение, унижение и страх. Я ничего не упустил? – спросил я ее обманчиво мягким голосом

- Нет – прошептала она, не отрывая от меня взгляд.

Я улыбнулся и понимая, что в этот первый раз хочу чувствовать каждый вздох и крик ее боли, каждое движение тела, я сел на кровать.

Показав на свои колени я произнес фразу, прежде наполненную совсем другими чувствами и эмоциями.

– Прошу пани

Когда она дрожа легла ко мне на колени лицом вниз, я провел ремнем по ее обнаженному телу, и наклонившись к ее нежной шее, с яростью прошептал

- Тогда начнем с первого, и поверь моя хорошая, я тебя не разочарую.

Она задрожала еще сильнее и я занес руку для удара.

История разворачивалась в обратную сторону и в удерживая ее на своих коленях в ту ночь, я абсолютно четко знал, что в этом длительном путешествии, на мое сострадание она может не рассчитывать.