В девяносто восьмом году артхаузный фильм «Шестиструнный самурай» навсегда покорил меня взрывающим мозг коктейлем из юмора, драмы и романтики. В одном из его эпизодов прозвучала песня под названием «Моя любовь убивает меня».

«Я смогу простить тебе разорванные губы, следы укусов на бедрах, Я смогу простить кровоподтеки и порезы, смогу простить все царапины. Но одного я не могу вынести: Не называй меня Крис, мое имя Элвис» - пели разухабистые рок-н-рольщики Red Elvises, отражая в этом тексте весь абсурд наших с ней отношений, всю жажду недоступного нам больше доверия и принятия.

Ослепленный в ту ночь безумной ревностью и злостью, я потерял над собой контроль. Когда она сказала, что он знает ее имя, я не выдержал и снова ударил ее по лицу. Я вспомнил, как он приказал ей повторно высечь меня и представил как после моего ухода он трахал ее потом в пустом аду ее странной квартиры. На этот раз пощечина была такой силы, что она упала на пол, а я, отвернувшись от нее, стал разносить все вокруг себя.

- Сука! – рычал я, и чувствовал такую ненависть, что если бы не стены в ее квартире, принимавшие на себя всю ярость моих ударов, я бы просто ее убил. Жуткая ревность топила мое сознание, и я представлял, как трахая ее, он произносит ее имя, представлял, как его изучающий взгляд скользит по ее обнаженному телу, слышал, как его равнодушный голос приказывает ей делать то, что я никогда бы не смог и не захотел, представлял и понимал что схожу с ума.

- Твою мать! – я задыхался от ненависти, колотя стену перед собой, и ее рыдания доносились до меня словно сквозь непробиваемое стекло.

- Адам пожалуйста – услышал я ее голос спустя какое-то время, и с трудом остановился. Я тяжело дышал, мои кулаки были разбиты в кровь, но я не мог успокоиться.

- Ты думаешь, что я не знаю? – спросил я ее со сбившимся дыханием– Чего ты боишься?

Она смотрела на меня в ужасе.

- Знаю – я рассмеялся и подумал, что у меня начинается истерика – Все, что мы делаем с другими людьми, это всегда автопортрет, да моя хорошая? Все безжалостные слова, которые мы произносим, все ранящие поступки, которые мы совершаем – все это мы на самом деле делаем с самими собой – говорил я, чувствуя как мое бешенство снова переходит в холодную ярость.

- Я знаю чего ты боишься – сказал я, и зловеще ухмыляясь, прошел к ее черному комоду.

Когда я достал лежащий там кнут, к ужасу на ее лице добавилась дикая паника.

- Я говорил ведь, что не разочарую тебя – сказал я уже практически без эмоций - Вставай к стене

- Не надо – прошептала она, смотря на кнут как завороженная.

Я ждал молча. В том, что она встанет к этой стене, у меня не было никаких сомнений.

«Не проклинай меня, ведь я не Иисус, я просто грешник и блудный сын» - спели Red Elvises много лет спустя, и когда я вспоминал все то, что я делал с ней в ту ночь, когда я узнал к чему в конечном счете привела моя ревность, я ощущал такую вину, что молился о том, чтобы быть проклятым.