- Убери волосы – скомандовал я, и она перекинула свои длинные волосы через плечо, открыв обнаженную спину.

- Положи руки на стену – сказал я глухо, и она заново подчинилась.

Когда я развернул кнут и посмотрел на ее беззащитное тело в ночном свете фонарей, мне стало дурно от мысли о том, что я собираюсь совершить.

- Пожалуйста, не заставляй меня – подумал я про себя, а вслух произнес – Я очень устал от всего этого – и ее плечи вздрогнули – Скажи мне свое имя, и мы просто попытаемся забыть – просил я, понимая, что сломать эту стену у меня не получиться, и зная что я уже не могу отступиться.

Она молчала словно в трансе, и никто из нас не мог уступить в этом нелепом сражении.

- Постарайся не двигаться – сказал я ей с болью, и замахнулся, чтобы ударить.

То ли из-за бушевавшей во мне злости, то ли от адреналина, я не рассчитал силу своего удара, и он оказался гораздо сильнее того, что я планировал. Ее крик разорвал тишину и хлестнул по моим обнаженным нервам.

Я смотрел на вздувшуюся кроваво-красную рану у нее на спине и чувствовал, что мое сердце рвется на части.

- Скажи – попросил я ее, но она ничего не ответила. Она положила руки над стену над своей головой, и со стороны выглядела так, словно я привязал ее к невидимому, вбитому в стену крюку.

Я замахнулся и ударил второй раз – она закричала и сползла на пол, не отрывая рук от стены также, как это делал я месяц тому назад.

- Вставай – сказал я и не узнал собственный голос.

Она поднялась, и я ударил ее в третий раз.

Потом, когда я узнал, что значил для нее этот кнут и этот ритуал, я понял почему она никак не реагировала на мои слова. В тот момент, когда я истязал ее тело, меня уже не существовало в той комнате, и в своей душе она была наедине со своими демонами. Они рвали ее так же, как рвал мой кнут и никакие слова и действия извне не могли уже вывести ее из этого состояния глубокой обреченности.

- Говори – просил я снова и, ударяя, чувствовал каждый удар сам так, словно одновременно являлся и палачом и жертвой в этом кошмарном действии. Мне физически было больно от ее боли и эта странная пытка в равной степени мучила нас обоих.

Я видел уродливые шрамы на ее нежной спине, которую так любил гладить с того первого же мгновения, как дотронулся до нее на кухне и знал, что такими же уродливыми шрамами покрывается сейчас мое сердце.

Я сломался на шестом ударе, но было уже слишком поздно. Я подошел к ней, стоящей на коленях и убрал со стены ее руки.

- Посмотри на меня – сказал я, но она не послушалась.

- Посмотри – повторил я и в который раз приподнял ее подбородок. В ее взгляде была такая внутренняя пустота и боль, что у меня задрожали руки.

- Ты в порядке? – спросил я с каким-то поздним осознанием, но она ничего не ответила. Я еще не понимал, что сделал, не понимал, что здесь сейчас ее не было.

Она смотрела куда-то мимо меня, как я в тот вечер знакомства с ее Мастером, и я увидел, что у нее шок.

- Хорошая моя – сказал я с болью, вставая рядом с ней на колени, и прижимая к себе как куклу.

- Все позади – говорил я, понимая, что она не реагирует, видя что ее руки безвольно висят вдоль тела, а в глазах стоит завороженный внутренний ужас.

Я понимал, что мне надо привести ее в чувство, но не мог придумать, как это сделать. Дать ей очередную пощечину я был не в силах. Я поднял ее на руки и отнес в постель, но она по-прежнему никак не реагировала на меня, и из ее глаз беззвучно текли слезы.

- Подожди здесь – зачем-то сказал я и прошел в ванную комнату.

Закрыв там окно, я открыл кран дрожащими руками, и стал набирать теплую воду в старую уродливую ванну, стоящую у окна на кривых, гнутых ногах.

- Господи Иисусе – говорил я сам себе, злясь на то, что никак не могу сделать проклятую воду нужной температуры.

Когда я вернулся в спальню, она лежала там же, где я ее оставил, и смотрела в пространство перед собой с той же пугающей отрешенностью.

В этот момент я так жалел, что не знаю ее имени, ведь я очень хотел утешить ее, но все слова кроме того единственного, казались мне в ту ночь пустыми и ненужными.

Я взял ее на руки, отнес в ванную и осторожно опустил в теплую воду. Она вскрикнула, когда вода коснулась ее спины и из ее глаз снова потекли слезы.

- Все хорошо – тихо говорил я ей, осторожно смывая слезы с ее лица мокрыми руками.

- Милая моя, хорошая моя – говорил я, гладя ее по голове и проводя по ее телу найденной мягкой губкой.

- Прости меня, прости меня – говорил я сам с собой, видя ее беззвучную боль.

- Прости меня – повторял я - Пусть будет так, как ты хочешь, это не важно – шептал я – Только приди в себя моя хорошая, приди в себя моя родная, моя любимая.

В этот момент она первый раз с момента погружения в это страшное состояние взглянула на меня осознанно, и я увидел, как задрожал ее подбородок.

- Девочка моя – сказал я с болью, нежно погладив ее по щеке и у нее наконец началась истерика.

Она рыдала, прижимаясь ко мне, и я гладил ее свободной рукой продолжая шептать приходившие на ум слова успокоения.

Когда спустя какое-то время она успокоилась, я завернул ее в большое полотенце и снова взял на руки. Она прижалась ко мне, продолжая вздрагивать от перенесенных слез, и первый и единственный раз за все время нашего короткого знакомства, произнесла

- Адам, мне кажется я люблю тебя

В ее словах было столько боли, что я не зная как утешить ее в ответ, я просто поцеловал ее и отнес в постель. В ту ночь мы не занимались любовью, но на полу она больше не спала.

Я держал ее объятьях, слышал как она успокаивается, но вместо радости от произнесенных ей слов чувствовал опустошение и глубокую горечь, оттого, что несмотря ни на что, она так и не разрешила мне приблизиться к ней по-настоящему. Я обнимал ее и ощущал тлеющую внутри меня обиду. Несмотря на все что я делал с ней и для нее – я так и не оказался достоин того, чтобы узнать ее имя. И в тот момент, когда мы оба уже были достаточно изранены нашими страхами, в тот момент, когда мы больше всего нуждались во взаимном доверии, на нас обрушилось последнее испытание, которое сломало все окончательно.

Хотя говорить так было бы не честно, ведь все в конечном счете, все то что происходит в нашей жизни, мы творим сами. Я так и не сумел принять ее «нет», и даже не понимая, что делаю - сломал все собственными руками.