А я же вам уже рассказывала, что у меня исполняются все желания? Совсем все.
Всегда.
...ну и первое, что я сделала, увидев в закатной темноте кромку моря - скинула
кеды. На очереди были джинсы.
- Куда ты, блаженная? 16 градусов на улице.
- Да ты просто не понимаешь. Это же МОРЕ.
- Это ноябрь.
- Это море.
- Посмотри, Дорогой, как прекрасны эти белые корабли на горизонте!
Решено!
- Это льдины, юродивая, это торосы, это айсберги! Опомнись!
*
*
А я поплыла. И доплыла бы к рассвету до Турции и, может быть, даже к весне -
обратно. Как вдруг, левая нога решила: "да ну её нафиг эту Турцию с вашими
наташами, холодно и ноябрь" и свелась такой адовой судорогой, что море вокруг
резко потеплело, а я тихонечко заорала на все побережье "ой!" и, на всякий
случай, стала тонуть.
- ..., ююю, мать, мать, мать, -отозвался эхом ночной Сочи.
- Дорогой, плыви ко мне, тут пиздец как тепло и весело, - услышал
Дорогой.
- Я уже рядом, родная, - ответил Дорогой и, скинув лишнее, устремился в самое
пекло веселья.
*
*
Я уже понимала, что если признаюсь, что в ледяной воде мне свело всё, что
могло свести, то обеспечу себя на неделю вперёд фразой "а я тебе говорил, всё
у тебя через жопу" и процедурами доведения до ума этой самой жопы. Последнюю
было жаль отнюдь не меньше, чем всю себя оптом, и я, изобразив на лице
блаженную улыбку любовного союза Джоконды и Сильвестра Сталоне, повисла у
Дорогого на шее.
- О, как ты прекрасна в этой лунной дорожке, нагая, одетая лишь в морскую
пучину. Люблю тебя. Сильно, - сказал Дорогой.
- У меня уже яйца от холода к кадыку прилипли, пошуровали обратно,
женщина-имбецил на всю голову, - услышала я.
- Покатай меня, большая черепаха, - очень остроумно пошутила я, сквозь
перекошеный улыбкой рот, так и не сумев расцепить заиндевевшие руки.
- Детка, какая ты страстная, - возбудился Дорогой, пытаясь, с минимальным
ущербом для нас обоих, выкорчевать из своей спины и шеи мои пальцы, -Хочешь
поиграть?
- Да вот сейчас то, как раз самое время, кретин, скорей бы помереть уже-
подумала я, и процедила- Очень люблю тебя.Сильно.
*
*
Ножку неожиданно отпустило и она, ведомая инерцией судороги, со всего маху
устремилась в голеностоп моего спасителя. "Это сигнал!"- решил Дорогой и,
перехватив меня повыше талии, крепко прижал к своему торсу.
- Хрясь!, - раздалось в повыше талии.
- Показалось, - решил дорогой и перебрал руками.
- А я говорю "Хрясь!", - настаивали еще два ребра слева.
- О, Дорогой, как ты прекрасен, как прекрасен этот вечер, это море, эти
пальмы. Очень люблю тебя. Сильно, - ласково сказала я.
- Долбаный Халк, да отпусти же меня! Ты, сука, меня сломал! От тебя одни
убытки, садист неприятный! Скорей бы помереть уже, - услышал Дорогой.
- ..., иии, бать, бать, бать, - вторил эхом ночной Сочи.
*
*
И вот, стряхнув градусник на 38.9, обожравшись антибиотиками и обезболивающим,
стараясь не кашлять сквозь три сломанных ребра, я уверенно заявляю:
- Дед дичего пдекдасней накдахмаденых пдостыней, домашней пижамки и
ддесидованного Господина с чувством вины!
Додогой, полетим в декабре к морю?
*
*
Берегите себя.
